Золотая пучина - [17]

Вспоминая разговор с хозяином, управляющий вытер платком повлажневший лоб. Что он только не делал в последние годы. Сколько направлял в тайгу отрядов на поиски золота, сколько спирта влил в глотки приискателей, о которых ходил слушок, будто новые золотоносные ключи знают. Часами выслушивал их пьяную болтовню. Сам с ними ездил в тайгу. Сам! На лыжах ходил. И всё без толку.

Приказчик ввёл в кабинет Устина, положил на стол кучку денег, отошёл и замер у порога. Устин оробело щурился от яркого света, от сверканья крашеного пола. Взглянув на рослого, важного барина, стоявшего у большого полированного стола, оробел ещё больше.

— Здравствуй. Как звать тебя?

— Устином.

— А по батюшке?

«Сон в руку», — подумал Устин. Ответил степенно:

— Отец мой Силантием был.

— Садись, Устин Силантьевич. Откуда ты к нам приехал?

— Чего?

— Деревни какой?

Вопросы следуют один за другим. Управляющий не отрывает от Устина взгляда. Тот совсем теряется.

— Рогачёвские мы.

— Рогачёвский? Хорошее село. Знаю. И люди там все хорошие. Да ты присаживайся. Откуда золото у тебя?

— Чего?

— Золото, говорю, откуда?

— Прохожий дал.

— Да ну? За что ж он тебе его подарил?

— Чего?.. — не дождавшись второго вопроса, ответил — За фатеру. Жил у меня. Харчился.

— Откуда он сам, не знаешь?

— Да мы без интереса. Попросился ночевать. А откуда он — нам ни к чему.

— Богатый, видно, прохожий…

— Чего?

— Прохожий, спрашиваю, богатый?

— Да кто его знает. Прохожий и всё.

— И долго он у тебя жил?

— Не особо. Если б долго, так, поди, знал, откуда он и куда.

— Врёшь ты всё. С каких это пор в деревне за ночлег полсотни отваливать стали? А?

Устин молчал… Плеснула мысль: «Полсотни? Батюшки, сколько». И сразу другая: «Попался. Как дурень попался. Да кто ж его знал, что эти три золотинки полсотни стоят?»

А управляющий так, между прочим, повернулся к приказчику и говорит:

— Помнишь того мужичка? Лицо, как у святого угодника, а посидел полгода в клоповнике у пристава, оказалось, пристукнул кого-то в дороге, и вся недолга. Золото-то у него такое же было. Точь-в-точь.

Мороз пробежал по спине Устина.

— Я не такой, ваше скородье. Я…

— Знаю, что не такой, — перебил управляющий. — Поэтому и говорю с тобой по-хорошему… Пока господин пристав ещё почивает.

— Ваша скородь, да зачем же нам пристав? Невинен я.

— Как же невинен? Нашёл новый ключ с золотом и скрываешь, а тут земля Кабинета его императорского величества. От кого скрываешь? От самого государя? Тебе вроде нехорошо стало. Может, водички хлебнешь?

— Сделайте милость… дайте…

— Ты хороший мужик, Устин Силантьевич. У тебя семья, дети. Хозяйство. Подумай о них. — Управляющий наклонился к Устину и доверительно зашептал — У нашей конторы есть разрешение искать золото. Можно так сделать, будто это ты не самовольно копал, а по договору с нами. Мы тебе ещё за работу заплатим.

Мысли Устина мешались.

— Ну, возьми свои деньги и подписывай договор, — наседал управляющий.

— Чего?

— Договор, говорю.

— Я, ваша скородь, неграмотный, — мялся Устин, пряча в карман деньги.

— Крестом подпиши, а мы свидетелей позовем, и вся недолга. Как называется ключ?

— Не знаю. Вот как перед богом.

— Не знаешь? Ну так и запишем — ключ Безымянный.

— Безымянный, — изумился Устин. Откуда управляющий знает, как называется ключ, где Ксюша нашла золото?

— Безымянный, — повторил управляющий. — Безымянный впадает…

— Сударь, подойдите к окну на минутку.

Голос спокойный. Даже любезный, а управляющий изменился в лице.

— Слушаю вас, Аркадий Илларионович.

Ваницкий в шёлковой белой рубахе, подпоясанной шнурочным пояском с кистями, в соломенной шляпе, стоял шагах в трёх от окна и большим пальцем показывал за спину.

— Он ещё здесь? С-сударь!

— Аркадий Илларионович, поверьте, я сразу приказал ему уходить, — и закричал вдогонку сутулому человеку в чёрном, что встал вчера между Валерием и Егором — Эй, немедленно с прииска! Если ещё раз увижу…

— Послушайте, — шептал приказчик побагровевшему управляющему, — кто без него на золотомойной машине работать будет? К тому же он ссыльный. По нашей просьбе приписан к прииску.

— По нашей же просьбе его и отпишут. Немедленно… Вон!

Этот крик словно отрезвил Устина. Он выбежал на крыльцо, к которому были привязаны две его лошади. Махнул через перила, оторвал поводья и, поднимая густую пыль, сразу перевёл лошадей в мах. Мелькнула зелёная крыша магазина, приземистые бараки, землянки, кресты на кладбище и покосившаяся церквушка. Далеко позади осталась грохочущая громада золотомойной машины и жёлтая яма разреза. А Устин всё гнал и гнал. Отъехав версты три, резко свернул с тропы в глухую тайгу.

Радостное ощущение свободы охватило Устина. С широких, раскидистых ветвей пихт бородой свисают пасмы сероватого мха. Трава зелёными стрелами протыкает прошлогоднюю прелую ветошь. Призывно, полный любовного томления свистит бурундук. Он потерял подругу и беспокойно мечется по земле, пушит чёрный хвост, стрелой взбирается по стволу, стрелой спускается обратно и свистит, свистит.

Никогда не думал Устин, что запахи тайги, свист одуревшего от любви бурундука могут доставить ему такую вот радость.

Свобода!

А в кармане пятьдесят рублей. Устин вытащил их. Пересчитал. Пятьдесят пять и сорок четыре копейки. Это цена урожая с двух десятин. Так там нужно пахать, боронить, жать, молотить, везти в город, искать покупателя. Целое лето работы! А тут — полдня побродил с Ксюхой в ручье и пятьдесят пять целковых. Сбывается сон. Новый хомут! Новые литовки! Новая корова-ведёрница! Новая лошадь!