Золотая Ладья - [112]

Энунд выпустил руку Олава, утяжелившуюся в несколько раз. Дух неустрашимого воителя покинул тело. Поднявшись на ноги, Раздвоенная Секира начал обходить окоченевших товарищей. Возле Хумли Скалы он остановился. Грудь хирдманна вздымалась от дыхания, словно морской вал, рот с шумом выдыхал воздух.

— Живой… — с явным облегчением прошептал Энунд.

Скала тускло ухмыльнулся.

— Клянусь шерстью Фенрира[155], нет на земле такой отравы, которой можно было бы меня извести. Помоги мне встать.

Энунд подхватил Хумли под руки и поднатужился. Хирдманн был так тяжел, что сын Торна Белого даже застонал под его неподъемным весом. Немалого труда стоило поставить на ноги такую махину.

— Ты сможешь идти? — осведомился Энунд.

— Смогу, — прогудел Скала. — Только доволоки меня до ельников за оградой. Здесь мы на виду у княжеских людей. Наверняка Сбыслав пошлет своих прихвостней проверить нас и добить тех, кто остался.

— Все остальные мертвы, — угрюмо сообщил Энунд.

— Не все, — неожиданно возразил Хумли. — Бови Скальд и Гудред Ледяной Тролль должны быть где-то возле сгоревшей ладьи. Они почти не притронулись к медовухе — проводили обряд.

Сердце Энунда забилось надеждой. Он с удвоенными усилиями принялся перемещать Хумли Скалу к воротам, выводящим со двора. Хирдманн помогал ему, как мог, силясь переставлять ноги. Пока это выходило у него не слишком умело, но он старался. Отменное здоровье и природная крепость выходца из Седерманланда одолевала затмение ума и оцепенение тела, вызванные действием яда.

За частоколом Энунд посадил своего товарища спиной к толстому еловому стволу, а сам направился к еще дымящему пепелищу. Погребальная ладья с синим парусом — цветом смерти, прогорела почти вся. Сохранились лишь головешки киля и прилегающего к нему пояса. Среди оплавившихся умбонов щитов, потемневших шлемов и лопнувших глиняных горшков проглянуло несколько костей Волков Одина, которые не поглотил огонь. От остальных осталась лишь серая зола, все еще источающая запах горелого человеческого мяса.

Энунд тяжело вздохнул. Он сознавал, что захоронить прах Братьев и насыпать погребальный курган вряд ли удастся. Нужно было покинуть Берестяное Мольбище как можно скорее.

— Знаки судьбы прояснились, — Раздвоенная Секира услышал голос Бови Скальда, донесшийся со стороны ракитника. Молодой хирдманн поспешил к кустошам и с явным облегчением нашел за ними Бови и Гудреда Ледяного Тролля, сидевших на земле спиной к спине. Лица их были бледны, но глаза имели осмысленное выражение. — Расщепляющая сила рока Чистой Руны Одина, — продолжал Скальд, — исчерпанность пути перевернутой руны Перт и новая стезя руны Эваз — вот то, что нужно сейчас принять сердцем. Это промысел Норн и это воля богов. Хирда больше нет, но есть мы, чтобы идти дальше…

— И делать это надо побыстрее, — оборвал его Гудред. — А то начнется переполох, и нас будут искать.

— Я знаю неподалеку одно место, которое зовется Жар-Ручьем, — припомнил Энунд. — Первым делом, нужно до него добраться, чтобы вода ручья вытянула из вас яд и вернула силы. Дальше видно будет.

— Ты один? — спросил Бови.

— Хумли Скала здесь рядом. Мы уйдем все вместе.

Тем временем Тороп все еще стоял на четвереньках, ощущая рвотные позывы. В отворившейся двери подклети бесшумно возник Августин.

— Да, чудны дела Твои, Господи, — произнес он насмешливо. — Вот уж воистину, кто роет другому яму — сам в нее упадет. И хотя у меня нет причин сожалеть о гибели закоренелых в своем невежестве язычников, все же это печально. Ведь столько душ можно было бы спасти, не будь они так упорны!.. Впрочем, каждая душа сама выбирает себе посмертный путь. Те, что отвергли слово Истины, вечно будут таиться от Божьего взгляда, возводя на него хулу и мучаясь от сознания своей ошибки. А твои северные друзья, которым ты подсыпал отраву, будут мучаться вдвойне. Они-то думают, что только верность их жестоким богам, только гибель с оружием в руках способны обеспечить достойное посмертие душе. И не ведают о том пути, который воистину ведет к спасению.

Проповедник склонился к Торопу.

— А ты? Хочешь ли ты спастись?

Боярин молча закивал головой.

— Тогда повторяй за мной, — Августин зачерпнул ковш воды из кадки и перекрестил ее с молитвой. — Credo[156]…

— Кредо, — неуверенно пробормотал Тороп.

— In unum Deum Patrem, — продолжал монах читать латинский Символ Веры.

— Ин унум деум патрем, — повторил Тороп.

Так Августин заставил боярина произнести Символ Веры до конца, после чего вылил на него ковш с водой.

— Прощаются грехи рабу Божьему Михаилу, — объявил проповедник. — Встань и иди!

Тороп неуверенно поднялся на ноги, держась за стену.

— Видишь, на что способна истинная вера? Помни теперь, кому ты обязан жизнью.

Неожиданно в подклети появился Сбыслав, окруженный сонными дружинниками. При виде Августина он попятился, как будто увидел змею.

— Ты, наверное, ожидал, что я буду сейчас лежать среди твоих северных союзников с выпученными глазами и высунутым языком? — усмехнулся монах. — Нет, князь. Я достаточно долго пожил среди язычников, чтобы знать о всех ваших кознях и не попасться в такую убогую ловушку. Так что избавиться от меня тебе не удастся. Позволю напомнить, что все, тебе обещанное, ты уже получил. Урмане мертвы, золото у тебя, и даже Любава в твоей власти. Скоро ты станешь князем радимичей. Так не пришла ли пора и тебе выполнить свое обещание?