Золотая Ладья - [108]

Если бы не темнота, стало бы заметно, как он густо залился краской.

— Знаю только, что Сбыслав хочет сделать ее своей женой, — ответил Энунд.

Кандих вновь ожидающе посмотрел в глаза молодого хирдманна.

— Ты пойдешь с нами?

Энунд несколько мгновений хмуро размышлял.

— Если вы поклянетесь перед лицом богов, что не причините вреда моим Братьям.

— Мы не тронем их, если они не тронут нас, — отозвался Кандих. — Свидетелем моих слов пусть будут небо, земля и боги. Но если твои товарищи попытаются лишить нас жизни — мы будем защищаться, и там уж как доведется.

Молодой варн переглянулся с Рогдаем.

— Если княжна в тереме, это упрощает дело. Рысь успела показать мне ход к погребице одного из подклетов хором.

Стояла густая тьма, но где-то на Востоке уже затеплилась далекая заря. Пробудились и поползли тени деревьев. Утренняя свежесть заживляла раны почвы и травы, а дыхание Стрибога рассеивало запах крови и гари ушедшего дня. Кандих и Рогдай перебросили через плечи тулы со стрелами, прицепили клинки к поясу и взяли с собой несколько сулиц. Им предстояло нелегкое предприятие.

Оглядев Энунда, которому мерянин развязал руки, молодой варн только вздохнул. Лицо урманина оставалось угрюмым, глаза метали враждебные искры. Непросто изменить человека, которому с молоком матери внушалось, что все, что есть под солнцем и луной, принадлежит сильному, что племя детей одноглазого владыки Асгарда создано, чтобы управлять людьми других родов. Воители Одина полагали земли и воды мира своей собственностью, ибо верили в свою избранность, в природное право повелевать и насаждать свои законы соседям, которых даже не считали мужчинами. Люди за пределами фьордов были лишь пищей для их мечей и рабочими руками для исполнения их прихотей. Сейчас, по воле судьбы, урманин стал союзником Кандиха и Рогдая, однако относиться к такому союзнику следовало с осмотрительностью.

Сыну Торна Белого вернули его секиру и меч, после чего все трое двинулись к княжескому терему заячьими и птичьими тропами, чтобы не натолкнуться на разъезды кривичей. Прошли, должно быть, всего полверсты, как вдруг шум многочисленных ног заставил заскочить в закраину одного из оврагов и затаиться среди кустошей бузины.

Между рядами чахлой крушины и замшелыми ивами пробирались вои. Это Кандих понял сразу по железным перезвонам кольчуг и кованых поясов. Перешептывались между собой очень тихо, старались не шуметь.

— Кажется, Званимировы гридни, — склонился к уху варна Рогдай. — Прочим таиться незачем.

Кандих молча согласился. В просветы ветвей вскоре стали видны ратники. Лишь у немногих на головах были шеломы, а в руках щиты. Остальные — растрепанные, смуглые от копоти пожара и засохшей крови — ступали налегке. Это явно были люди, истомленные боем. Глаза были черны, лица понуры, а спины согбены.

Победители так не ходят, решил Кандих и посмотрел на мерянина. Тот понял его без слов и издал трель пересмешника — знак, привычный слуху всех радимичских дозорников. Гридни остановились. Пошушукались между собой, потоптались. Ответом был такой же звук.

— Кто вы? — спросил варн из оврага.

— Люди князя Званимира, — был ответ. — Я — Прелют. Со мной еще семнадцать гридней.

Кандих, Рогдай и Энунд вышли на тропу перед воями. Варн и мерянин узнали сотника князя радимичей. Его правое плечо было обмотано набухшей от крови тряпицей, с виска сорван кусок кожи. Радимичи тоже признали гостей Званимира.

— Почто урманин с вами? — указал на Энунда Прелют.

— Для дела, — сказал Кандих. — У него свой счет к Сбыславу.

— Гляди, парень, — сотник покачал головой с сомнением. — По мне, так лучше за десять верст таких доброхотов обходить. После всего того, что они тут начудили…

— Я его знаю, — заверил молодой варн. — Не тревожься. Пусть уж лучше с нами будет, чем против нас.

Отряд, числом переваливший за два десятка ратников, решал, как теперь быть. Кандих убедил Прелюта и его воев повернуть назад к Берестяному Мольбищу, чтобы вызволить из полона дочь Званимира. Сотник без лишних споров согласился. Изможденные гридни желали отдыха, но весть о неволе, в которую попала княжна, и ненависть к Сбыславу придала новые силы. В дозор выслали Жердана — смышленого и бывалого воина. Он повестил, что кривичи и урмане от хранилища ушли, оставив тела радимичей. Воев Сбыслава Жердан видел возле терема князя, а куда делись люди Олава — вызнать не смог.

Посовещавшись, тишком прошли до опушки сосновника, где был самый жаркий бой. Мертвых радимичей, над которыми уже вились оводы и мухи, снесли на щитах в ложбину среди ягодников, укутав до поры валежником и подготовив к погребальной краде. Разжигать огонь пока было нельзя, чтобы не привлечь недруга.

Теперь Кандих уверенно раздавал приказания. Гридни слушали его, не прекословя. Даже Прелют, запрятав губы в густые усища и хмуря чело, не перечил молодому варну.

— Попытайся выкликать лошадей, что разбрелись по округе, — велел Кандих Воемилу. — Они будут нужны, если мы вернемся с княжной. Тебя, Ратмир, прошу запалить костер, когда мы сядем в седла — чтоб души родовичей отправились прямиком в Светлый Ирей. А ты, Прелют, подбери пятерых удальцов покрепче — с нами пойдут. Все остальные — пускай дожидаются в ложбине. Ну, уж если не вернемся — разумейте сами, как дальше быть.