Золотая Ладья - [107]

Любава молчала, не поднимая глаз на Сбыслава. Она старалась сдержать рыдания, подбирающиеся к горлу.

— Но если ты так не считаешь и я тебе неприятен, — в голосе князя кривичей прозвучала угроза, — я легко могу вернуть тебя урманам. Я заплатил за тебя слишком высокую цену. Если расторгну сделку — останусь только в выигрыше. Тебе самой решать свою судьбу.

Сбыслав сделал несколько шагов по светлице, задумчиво теребя подбородок.

— Мне нужно, чтобы люди, клявшиеся в верности твоему отцу — все его подручники и нарядники — встали на мою сторону и отныне защищали наш общий род. Мне нужны его старейшины, которых ты хорошо знаешь, и которые будут тебе послушны. Мне нужна казна Званимира и все его скрыны с нажитым добром. Без твоей помощи заполучить все это мне будет труднее. Решай, княжна. Сейчас у тебя есть возможность встать в голове двух могущественных народов.

Любава не отвечала.

— Ты можешь остаться жить в Мольбище, в этом отцовском тереме. Я даже не стану возражать, если ты найдешь себе какого-нибудь полюбовника, вроде этого молодого урманина. Ради блага большого дела я сумею быть не ревнивым.

Он вдруг шагнул к ней и повернул к себе лицом. Девушка вздрогнула всем телом.

— Но если ты откажешься — и место рабыни покажется тебе счастьем.

И Сбыслав вышел из светлицы, оставив Любаву одну.

С плохо сдерживаемой яростью Энунд мчался по опушке леса. Перед лицом его мелькали кривые ели, стройные березы, раздвоенные липы. Вытащив секиру, молодой хирдманн на ходу срубал стволы мелких деревьев, и каждый взмах отточенной стали, каждый хрип повергаемой древесной породы питали усладой его горящую, словно в огне душу. Иногда юноша издавал рык, исторгая волну кипучего негодования, иногда с усилием вбирал в себя дыхание. Предрассветный лес был холоден, но ему было нестерпимо жарко. Светлеющее небо плясало над головой и словно смеялось над ним. А глубоко в сердце, словно наконечник вражеской стрелы, зудела обида. На ярла, на боевых товарищей, на судьбу, на богов.

Быть может, если бы Олав один пожелал отобрать у него Любаву, Энунд бросил бы ему вызов на бой, и на этом все закончилось. Не нужно было бы терпеть этой муки испепеляющего огня в груди. Девы битв унесли бы его в мир покоя и радости, где он нашел бы отдохновение в кругу погибших товарищей и любимого отца. Но нет! Ярла поддержали все, и он ничего не мог сделать. Даже побратим Агнар не сказал ни слова в его защиту!

От досады Энунд завыл, точно волк, — и едва не налетел на выступившую из-за дерева фигуру. Даже в полумраке он узнал Кандиха по точеным чертам лица и черным, почти угольным волосам.

— О, Всеотец! — воззвал сын Торна Белого. — Воистину, ты милосерден.

И молодой хирдманн ринулся в схватку.

Варн отскочил в сторону, поспешно извлекая саблю из ножен.

— Постой! — крикнул он увещевающе, но Энунд не обратил внимания на его слова.

Кандих вынужден был уклоняться, отбивая стремительные выпады топора.

— Выслушай меня! — между широкими взмахами стали варн пытался заглянуть в глаза сыну Торна Белого. — У тебя есть повод желать моей смерти, но я не хочу тебе зла. Ты сам видел, что я оказался прав.

Вместо ответа Энунд еще ожесточеннее атаковал его, заставляя пятиться назад. Сабля уже сотрясалась и ныла от страшных ударов, которые ей пришлось на себя принять. Долго так продолжаться не могло.

— Мы здесь для того же, что и ты — пришли спасти Любаву! — выкрикнул в лицо хирдманну свой последний довод Кандих.

Энунд на мгновение замедлился, не опуская своего оружия, и в это время тяжелый удар по затылку свалил его с ног.

— Благодарю тебя, Рогдай, ты вовремя, — прошептал варн, осматривая саблю, на лезвии которой осталось несколько зазубрин. — Похоже, люди фьордов не понимают слов разума.

Рогдай молча положил на землю палицу и принялся вязать бесчуственного урманина. То, что он когда-то спас Энунда из болота, давало мерянину некоторое право распоряжаться его жизнью.

Когда урманин пришел в себя, Кандих наклонился над ним с самым серьезным видом.

— С тобой или без тебя, но мы спасем княжну. Решай сам — с нами ты или против нас. Нам не нужна жизнь твоих товарищей. Мы пришли за Любавой и табличками с письменами. Получив это, мы уйдем. Каково твое слово?

Энунд смерил своих обидчиков свирепым взглядом и попытался разорвать стягивающие его запястья ремни. Но Рогдай умел вязать узлы. Молодому хирдманну оставалось только скрипеть зубами от бессилия. Он все так же не проронил ни звука.

— На рассвете мы проберемся в стан Олава, — произнес Кандих с суровой решимостью. — Скажи нам, где прячут Любаву?

Энунд презрительно скривил губы.

— Значит, ты желаешь ей гибели? — нахмурился молодой варн. — Что ж, управимся без тебя.

Кандих сделал глазами знак Рогдаю оттащить пленника в ложбинку между двух лип и забросать палыми листьями.

— Стой, — неожиданно проговорил сын Торна Белого, подавляя свое недовольство. — Любавы нет в стане. Ее держат в тереме князя кривичей.

— Сбыслав здесь? — поразился варн.

— Да, и он забрал княжну себе.

Кандих и Рогдай переглянулись, удивленные этой новостью.

— Надеюсь, он не притронулся к ней? — спросил мерянин с тревогой.