Зодчий - [25]

Шрифт
Интервал

— Работнику одну денежку, болтуну — тысячу, — вот как оно получается, — проговорил он, оглянувшись на Зульфикара и Заврака. — Трудно понять, что за человек этот господин смотритель работ.

У самого края крыши стоял высокий, стройный и кудрявый юноша и вытягивал веревкой ведра с водой, которые ему подавали снизу. Он обернулся к старику, сидевшему поодаль и обтесывающему кирпичи, и что-то сказал ему на незнакомом языке. Старик обернулся и поглядел на медленно поднимающегося по лесам зодчего. Поглядел, но позы своей не изменил. И бросил короткую фразу юноше. Зодчий догадался, что старик попросил сына быть поосторожнее, повнимательнее. Два дня назад один из рабочих свалился с крыши и в тот же мир скончался, даже не успев издать стона.

— Здравствуйте, мастер Джорджи! — начал зодчий, подходя к старику. Настоящее имя старика было Георгий, но здесь, на постройке, все звали его Джорджи.

— Здравствуйте, зодчий, — ответил старик, медленно поднимаясь с присущей кавказцам степенностью и достоинством.

То был один из тысяч и тысяч пленных, взятых когда-то Амиром Тимуром в дни его походов на Кавказ. Шли годы, многие из пленных кавказцев стремились вернуться на родину, но что ни делали они, как ни билась, пришлось жить на чужбине. Остался в Герате и мастер Джорджи. Старшего его сына звали Иосифом, но здесь, в городе, этого красивого и ловкого юношу окрестили Юсуфбеком. И отец и сын свободно говорили по-тюркски, и, хотя жили на положении полурабов, держались достойно и благородно, трудились старательно и не подвергались унизительным преследованиям. Они свято придерживались своей веры, в домашнем кругу говорили только по-грузински и строго исполняли свои религиозные обряды, не забывая родных обычаев. Много пленных из Грузин было в Хорасане. Жили они в разных городах, и использовали их обычно на тяжелых работах. Особенно много их насчитывалось в Мавераннахре, В Самарканде кавказцы поселились в построенном ими «христианском квартале».

— Пришел узнать, как вы здесь, — сказал зодчий, — здоровы ли, бодры ли?

— Здоровы, зодчий. И дела идут неплохо, — ответил мастер Джорджи, стоя против Наджмеддина и глядя ему прямо в глаза. — Мы, грузины, не отчаиваемся никогда. Такова, видно, воля божья. Но вы, зодчий, вы хороший человек, вы мне по сердцу. Когда я вас вижу, у меня на душе становится легче, светлее. Вот и медресе уже достраиваем.

— Те же чувства и у меня, мастер. Судьба забросила вас сюда. Значит, суждено вам было здесь найти свой хлеб насущный. Знаю, вы человек честный и благородный. А ну-ка скажите, деньги вам выплачивают?

— Выплатят, зодчий. Кто посягнет на деньги бедняков-чужеземцев? Разве мусульманин позарится на чужое? Вы не забыли, что обещали мне поговорить с царевичем?

— Не забыл, мастер.

— Мне уже за семьдесят. Хочется увидеть родную Грузию, там уснуть вечным сном. И сын Иосиф тоже должен жить на родной земле. Разве можно верить слов м человека, лишенного родины, как бы ни уверял он, что здоров, что ему, мол, хорошо живется. Даже когда уста наши смеются, сердце наше плачет. Вы умный человек, зодчий, и все понимаете сами. Явите божескую милость, скажите его светлости Байсункуру-мирзе несколько добрых слов о нас, попросите его, пусть, когда завершим строительство вот этого медресе, разрешит нам уехать на родину.

— Не огорчайтесь, друг мой Джорджи. Непременно поговорю с Мирзой.

— Благослови вас бог. Вы счастливый человек. С вашей чуткой душой вы понимаете наши чувства. Что может быть страшнее терзаний и горечи разлуки с родным краем? Разве поймут это правители, воины, начальники? Что сгубило нас? Правители наши враждовали между собой, не поддерживали друг друга и поэтому не смогли объединиться и противостоять захватчику. Даже самые прочные крепости, возведенные на вершинах гор, не выдержали неприятельского натиска. Наших жен и дочерей угнали в плен. Есть ли, зодчий, большее оскорбление, унижение, беда? А грузинский народ — народ мудрый и талантливый. Мы ценим добро, у нас богатая и древняя история, вы знаете это не хуже меня. Не дай господь никому пережить муки и страдания пленения.

— Я понимаю ваше горе, ваши тревоги, мастер Джорджи, мои ученики тоже всей душой сочувствуют вам. Дай вам господь осуществить сокровенные ваши мечты. Аминь!

Зодчий провел по лицу ладонями. Старый грузни перекрестился, на глазах его выступили слезы.

— Такова жизнь, — грустно произнес зодчий. — Таков еси бренный мир. Вот мы, мавераннахрские и хорасанские, словно бы победители, а вы — побежденные. На неравенстве зиждется мир. При дворе завоевавшего вас Амира Тимура был один человек, вроде бы посол или посланник по имени Клавихо. Так вот он написал: «Жителей этой новой, открытой нами земли, не принадлежащих к европейской расе, мы именуем инками». Выходит, что и мы с вами степные инки, другими словами, люди второго сорта. Помню, слова эти привели в уныние и удручили Байсункура-мирзу, да и устада Кавама. Вы считаете себя побежденными, а нас победителями. Но есть люди, которые не признают ни нас, ни вас. Такова жизнь, мастер Джорджи. Не огорчайтесь, наберитесь терпения, недаром говорится: «Милосердие — на сз;-.том дне терпения».


Еще от автора Мирмухсин
Умид. Сын литейщика

Имя Мирмухсина — видного узбекского поэта и прозаика широко известно русскому читателю. В Москве неоднократно издавались его поэтические сборники, повести, романы: «Джамиля», «Молнии в ночи», «Зодчий». В эту книгу вошли два произведения, написанные за последнее время: «Умид» и «Сын литейщика». В романе «Умид» рассказывается о судьбе молодого ученого научно-исследовательского института селекции Умида, человека ошибающегося, но сумевшего найти верный путь в жизни. За эту книгу Мирмухсин удостоен Государственной премии Узбекистана имени Хамзы. «Сын литейщика» — книга о славной рабочей династии. Роман этот получил премию ВЦСПС на Всесоюзном конкурсе ВЦСПС и Союза писателей СССР за лучшее произведение художественной прозы о современном рабочем классе (1978 г.).


Молнии в ночи [Авторский сборник]

В данный авторский сборник узбекского писателя вошли две повести: «Молнии в ночи» — о тяжелой доле народа-труженика под гнетом узбекских ханств, о его стремлении к свободе и желании принять Ташкент в состав России, а также «Закалка» — о становлении человека на правильный жизненный путь, о любви и дружбе.


Слива и урюк

Сказка и рассказ узбекского писателя Мирмухсина. Перевод с узбекского и литературная обработка Л. Воронковой.


Чаткальский тигр

Мирмухсин (Мирсаидов Мирмухсин) — видный узбекский прозаик и поэт. В Москве в разные годы издавались на русском языке несколько его поэтических сборников, поэмы «Ферганская весна» (1951), «Мастер Гияс» (1952), «Зеленый кишлак» (1953), роман в стихах «Зияд и Адбиба» (1961). Широкую известность писателю принесли выпущенные в свет издательством «Советский писатель» романы и повести: «Джамиля» (1963), «Белый мрамор» (1964), «Закалка» (1968), «Умид» (1972), «Сын литейщика» (1976), «Зодчий» (1978). За роман «Умид» автор удостоен Государственной премии Узбекской ССР имени Хамзы.


Молнии в ночи

В данный авторский сборник узбекского писателя вошли две повести: «Молнии в ночи» — о тяжелой доле народа-труженика под гнетом узбекских ханств, о его стремлении к свободе и желании принять Ташкент в состав России, а также «Закалка» — о становлении человека на правильный жизненный путь, о любви и дружбе. Повесть «Закалка» из-за типографского брака оказалась неполной: в книге вместо страниц 129―144 вшиты повторно страницы 113―128. В месте разрыва текста указано: .


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.