Зодчий - [2]

Согласно учению хуруфитов, мир вечен и человек есть основа вселенной. В каждом человеке живет бог, ибо человек создан по подобию божьему. Круговорот вселенной в теснейшей связи с историей человечества. В начале каждой эпохи — Адам, в конце — светопреставление. Вся эта мудрость становится очевидной в проповедях святых и канонах веры. В каждой арабской букве наличествует мистический знак превратности судьбы, в этих же буквах отражен божественный признак человеческого лика. Течение хуруфитов в короткий срок обернулось против феодалов и широко распространилось в народе. Его приверженцы называли царевича Мираншаха не иначе как дьяволом и вероотступником, а позднее, когда Мираншах погиб в битве с Джалаиром близ Сардруда, среди хуруфитов пошли разговоры о том, что вот теперь-то явится мессия — имам Махди и построит на земле государство справедливости. Они призывали простой народ поднять оружие против тирании, выступить под предводительством Махди.

Как стало известно впоследствии, в Герате существовала большая группа хуруфитов, продолжавших дело своих предшественников, и с нею были связаны племянники Фазлуллаха Ходжа Аздуддин и мавляна Тарик, а также Магмур, человек по имени Харун-ткач и несколько ученых.

Правительство Шахруха обвинило позднее и поэта Мир-Касыма Анвара в причастности к хуруфитам.

Ахмад Лур был родом из Луристана и проживал в каморке одного из гератских базаров. Этот человек средних лет ходил покрывшись куском войлочной кошмы, на удивление окружающим, и жил тем, что изготовлял златотканые тюбетейки, сидя в крошечной своей каморке.

Подробнейшие сведения об Ахмаде Луре поступили во дворец и в течение недели, передаваясь из уст в уста, стали известны всему Хорасану.

Чрезвычайные события повлекли за собою и чрезвычайные меры во дворце: все переговоры с лекарями, бессменно дежурившими у постели государя, были поручены третьему сыну Шахруха Мирзе Байсункуру.

При нем неотлучно находилась его мать Гаухаршод-бегим — «украшение царства». Царевичу Ибрагиму Султану надлежало обнаружить людей, причастных к покушению, взять их под стражу и бросить в крепость Йхтиёриддин, где их ждала суровая кара. Младшие царевичи Суюрготмыш и Мухаммад Джуки были без промедления из провинции Джурджон отозваны в Герат.

Вся страна не могла опомниться от потрясения, — еще бы, ведь это было первое покушение на тимуридов.

Во внутренних покоях Баг-и-Заган — постоянной резиденции Шахруха, на ложе, устроенном из множества одеял, метался всю ночь раненый государь. Сознание не возвращалось, и, хотя рана была тщательно промыта и перевязана, хотя были даны лекарства, заглушающие боль, он громко стонал и не видел лекарей, окружавших его. Всюду стояли золотые тазы с водой и мылом, мумиё в золотой чашке, вокруг лежала мягкая белая материя, кровоостанавливающие средства, жженая тряпка и хирургические инструменты. Лекари сосредоточенно листали «Канон врачебной науки» Авиценны, а шейх-уль-ислам[6] и имам соборной мечети Джаме время от времени творили молитвы.

Среди заключенных под стражу и подозреваемых в сопричастности к покушению был сын известного зодчего Наджмеддина Бухари Низамеддин.

В тот же день эта весть, переданная Ибрагимом Султаном, достигла ушей Гаухаршодбегим — «украшения, целомудрия и ума эпохи». Она имела беседу с сыном Байсункуром-мирзой, вначале разгневалась, а затем даже высказала сожаление: «Как мог сын такого мудрого человека, оказавшего столько услуг государству, удостоившегося милостей великого султана, быть замешанным в такое подлое преступление?»

А Бансункура-мирзу, не отлучающегося от матери, преследовало видение: он словно воочию лицезрел новое медресе и великий минарет Мусалла — подлинную гордость столицы. Эти жемчужины всего Хорасана были созданы руками устада Кавама и устада Бухари.

Деды и прадеды Наджмеддина происходили из Бухары, а он вел свою родословную от Хурдаки Бухари. После того как Тимур разгромил движение сарбадаров[7], оставшиеся в живых участники восстания рассеялись по всей стране. Так Наджмеддин оказался в Хорасане. Придворная знать была осведомлена об этом.

В сердце Байсункура-мирзы закралось тревожное подозрение: «Уж не скорпион ли под подушкой этот Наджмеддин Бухари?» Своей тревогой он поделился с матерью, но Гаухаршодбегим посоветовала сыну ждать, не выказывая недоверия к людям достойным, а тем паче не преследовать их до тех пор, пока все не станет ясным.

Но печальнее всего было то, что изгнание Мир-Ка-сыма Анвара и заключение под стражу мавляны Маруфа Хаттота вселило тревогу в сердце Джафара Табризи, Юсуфа Андугани, устадов Кавама и Бухари.

Узнав об этом, Байсункур-мирза безмолвно склонил голову перед братом Ибрагимом Султаном. Брат прекрасно знал, что все эти «мавляны» пользовались не только покровительством Байсункура, но и особой его милостью. Недаром год тому назад Байсункуру, как покровителю зодчих и ученых, был присвоен сан «высшего правителя государственного совета».

Окинув беглым взглядом лекарей, толпившихся у постели отца, Байсункур удалился в свои покои во внутренней части дворца. Он шел и вспоминал тот день, когда брат Мирза Улугбек прислал к нему человека с просьбой отпустить Ходжу Юсуфа Андугани и он, Байсункур, отправил в ответ язвительное и надменное послание, вместившееся в два фарсидских бейта, что пришлось не по душе Мирзе Улугбеку.