Зодчий из преисподней - [9]

— О каком Виталии речь? Из Барвинковцев? Которого выгнали из реального училища?

— О нем самом… Только о мертвых — или хорошее, или…

Антон из писем знал многое, но писали ему чаще не сестры Барвиненко, а другие люди, поэтому он решил слукавить, ему хотелось услышать обо всем еще раз, именно от них, и он спросил:

— И как же внезапно и бессмысленно он погиб, Виталий?

Маня перестала играть, и сразу слышнее и отчетливее стало тиканье часов, и ощутимее волны истомного тепла от печи, и неповторимый аромат елки, вина и женских духов.

Она еще раз не по-новогоднему вздохнула и промолвила печально:

— Сначала он безобразно напился и обидел Верусю.

— Да, — быстро прибавила Вера. — Я сначала очень обиделась, даже не захотела ехать с колядниками. А потом, когда узнала, что он… Он упал из саней, прямо под полозья, и следующая тройка добила беднягу копытами.

— А в конце зимы утонула его сестра. На наших глазах. Мы катались на коньках. На речке. Она отъехала дальше от нас и провалилась в прорубь. Сначала ее было видно, она пыталась схватиться за краешек льда. Потом руки соскользнули, и она ушла под воду. Пока мы добежали, ее затянуло течением под лед… — Маня машинально наматывала на пальцы свои длинные жемчужные бусы и смотрела отрешенным взглядом, будто снова видела ту темную воду, зловеще плескавшуюся возле самых ног. В тени густых ресниц ее глаза казались чернее обычного. — Ты, наверное, об этом не знал, Тошик, но она очень нравилась нашему Ване. Он думал ее сватать…

— Это правда, что она эсеркой была?

— Лиза? Рэволюционэрка? — Маня улыбнулась и покачала головой. — Нет, просто она оригинальничала очень. Во всем. Поэтому и нашему папе не нравилась…

— И мне, и тебе тоже, — добавила Вера.

— Нет, я как раз к ней лучше всех относилась.

— Особенно к ее папироскам!

— Ну, это она просто артисткам подражала и поэтессам всяким.

— Да, строила из себя вторую Ермолову… Нет, Комиссаржевскую, это ж был ее кумир, ее икона…

— Не надо, Вера…

— Но Виталий-то уж точно социалист был, — увел сестер от начинающегося спора Тошик.

— Он и не скрывал этого, — согласилась Вера.

— Или просто играл в социалиста, — не сдавалась Мария.

— А я слышал, что они оба были революционеры, только Виталий легальный был социалист, а Лиза — нелегальная…

— Лиза — подпольщица? Да она в жизни ни одного секрета не имела: у нее что в голове, то и на языке!

— Ты считаешь — это хорошо?

— Что хорошо? Не уметь держать язык за зубами? Только какое это имеет значение — что я думаю и как к ней относилась? Брату она очень нравилась.

— Они были совсем не пара. — Вера встала и подошла к окну. Зябко обняла себя за плечи. Модные пышные рукава стягивались чуть ниже локтя узкими кружевными манжетами. С шеи свисала длинная золотая цепочка с медальоном, раскрывающаяся крышечка его была заперта остроумным устройством, верно хранящим тайны владелицы. — Ветер начинается… Метет… И снег такой глубокий. Едва ли мы сегодня дождемся Ваню и Василая.

— Кто такой Василий? — по-иезуитски хитро поинтересовался Антон.

— Я же говорила: жених Манечки.

— Ты говорила — Григорий.

Вера вышла на середину комнаты, ярко освещенную роскошной многосвечной люстрой, в которой горел не обычный огонь, а только недавно появившееся в городах электричество:

— Это имя, а то — фамилия! Его зовут Григорий Василай. Григорий Георгиевич Василай. Его предки — выходцы из Бессарабии.

— А-а-а… Готовитесь к свадьбе и еще ропщете, что год был несчастливый. Потому и несчастливый, что ленились мне подробно обо всем писать.

— Не было настроения.

— Неужели?

— И времени тоже. Мы еще летом собирались свадьбу сыграть, но Маня весной так простыла, что все лето болела, и венчанье пришлось отложить. Зато теперь отгуляем! Как я хочу потанцевать на твоей свадьбе, Маняшка! — Вера закружилась по комнате, легко постукивая каблучками. Короткая модная юбка соблазнительно открывала и изящные туфельки, и точеные ножки. Наряды горожанок в ХХ веке стали такими кокетливо-продуманными, такими простодушно-демонстративными, что не только неискушенный поручик, но и умудренный опытом человек, созерцая их, легко мог прийти в восхитительное состояние минутной эйфорической влюбленности.

От Верушкиных резких движений заколебался воздух — слегка закачались легкие бумажные украшения на елке, заволновалась-заискрилась серебристая мишура гирлянд. Мария бравурно застучала по клавишам веселенькую польку. Она в такт кивала головой, и по спине прыгали вороные кудри.

— Давайте выключим электричество, зажжем свечи, так хочется чего-то таинственного, загадочного, как в страшной сказке. — Вера продолжала отбивать каблуками ритм — уже стоя на месте.

Антон замахал руками:

— Нет! Нет! Какие сказки? Самая замечательная — прямо передо мной. Я сто лет просидел в таежном полумраке! И тебя хочу получше рассмотреть.

— Смотри! Я вся тут! Рядом! — Девушка затанцевала прямо перед ним.

— М-м-м… — Потянул носом счастливый поручик-отпускник. — Что у тебя за духи, Верунчик? Какой новый аромат!

— Бедняга ты наш, бурят таежный! Как ты одичал в своей Сибири! Отстал от жизни ровно на три года. Это уже не новинка. Называются «Букет императрицы».