Знойное лето - [66]
— Здравствуй, Алексей Павлович, — Кутейников протянул широкую и мягкую ладонь. — Оля в районной библиотеке. Наказывала, чтобы не забыли ее, как домой поедем… Что-то сильно грустная она.
— До этого ли мне сейчас, Николай Петрович! — насупился Глазков. — Все теперь грустные и скучные. Ты вот послушай, что тут народ говорит.
— Оно так, но все же, — мялся Кутейников. — Вероятно, я чего-то не понимаю, причину то есть… Чужая семья — потемки… Как там у нас за вчерашний день? Ничего чрезвычайного?
— Да есть, — живо отозвался Алексей, обрадованный сменой разговора. — На восьмом поле кто-то ночью выкосил соток пять овса. У леса, самый густой.
— Вот оно и началось, — Николай Петрович помрачнел. — Просто беда это еще не беда. А вот с воровством…
В зале заседаний райкома партии Коваленко опять оказался рядом с Алексеем и шепотом комментировал доклад Дубова.
— Про обстановку в районе мог бы и короче. Мы ее знаем не хуже… Господи, какой тут план и какие обязательства! Не до жиру, быть бы живу. Да меня хоть расстреляй, а плана не будет, хотя… Эка невидаль — личный скот сдают! Нам меньше хлопот… Выходит, я должен ходить по деревне и уговаривать? Сулить, что обеспечу кормами? Ладно, раз на то пошло, могу пообещать, мне это нисколько не трудно… Ну конечно, если хвалить, то обязательно Глазкова! Свет клином на нем сошелся. Да не кривись ты, не кривись, кривым сделаешься… Это что же получается? Федулов за нарушение порядка тебя хает, а этот хвалит? Ну правильно, кто кроме Глазкова может сейчас действовать оперативно, разумно и ответственно! Помяни мое слово, Алеша, если этот год тебя не сломает, быть того не может, чтобы не стал ты большим начальником. Это я тебе говорю, Матвей Коваленко… А твой папаша шустрый старикан. Слушай, ты хоть не май его, подкинь два-три воза сена, пускай считается, что он самолично накосил. Опять косоротишься? Ну, ясно, ясно! Он сознательный, ты сознательный, вся деревня твоя сознательная… А теперь и до Матвея добрался… Почему это — пользуюсь запрещенными приемами? Тут стимул… Конечно, куда больше Матвея, как не на бюро! Хоть бы до пенсии скорей дотянуть… Но не дадут, как пить дать. Эх, судьба злодейка!
— Перестань, пожалуйста, ныть! — взмолился Алексей.
— Молчу, Алеша, молчу… Еще два слова. У нас нынче дождик был. Почти все поля накрыло.
— Да ты что! — Глазков чуть не вскочил.
— Истинная правда. Услышали силы небесные молитвы Матвея. Миллиметров семь-восемь выпало.
— И молчит!
— Берегу эту новость. Вон как Дубов меня кроет, надо же в ответ и мне что-нибудь сказать.
Не зря все последние дни Виталий Андреевич колесил по району, а из райкома чуть не каждый день запрашивали разные справки и расчеты. Все это, осмысленное и выверенное с обычной дотошностью и аккуратностью Дубова, превратилось в строгий анализ положения в районе. Многое в предложенной Дубовым программе работы районных организаций и хозяйственных руководителей обрадовало Глазкова. Наконец-то прекратится неразбериха, нервотрепка, будет проявлена в полную силу воля и твердость головного штаба района. Но кое-что не понравилось, особенно деликатность в критике. Что-то не похоже на Дубова, обычно решительного и склонного к разносу по любому поводу. Но, может быть, размышлял Глазков, я не все понимаю и не улавливаю тонкостей?
Едва началось обсуждение доклада, как Матвей Савельевич послал в президиум записку. Она пошла по рукам и оказалась у Дубова. Прочитав, Виталий Андреевич усмехнулся и глянул по рядам, отыскивая Коваленко, кивнул ему.
Когда Дубов объявил, что слово предоставляется председателю колхоза «Ударник», Матвей Савельевич резво вскочил и стремительно, наклонившись вперед, пошел к трибуне. Щелкнув кнопками коричневой папки, он извлек несколько четвертушек бумаги и уверенно заговорил о сложных и необыкновенно трудных условиях лета.
— Матвей Савельевич, — остановил его Дубов. — Я думаю, о погоде мы порассуждали уже достаточно. Даже лишнего. Как мы работаем и как должны работать — вот что главное.
— Плохо мы работаем, товарищи! — сразу же перестроился Коваленко. — И совершенно правильно Виталий Андреевич критиковал меня в докладе. Но все я осознал и готов понести за это наказание…
Уж что-что, а методику, публичных покаяний Матвей Савельевич освоил в совершенстве. Сначала поблагодарить за отеческую критику, признаться, что заслуживает большего, выразить готовность принять любое наказание. Дальше следуют заверения, что с его стороны будет приложена вся сила. В этом месте обязательно надо пообещать что-нибудь: выполнить, перевыполнить, сделать досрочно, обеспечить, мобилизоваться и так далее… Матвей Савельевич полностью выдержал сценарий. Под конец, набрав полную грудь воздуха, он с чувством произнес:
— Несмотря на засуху и имеющиеся трудности и недостатки, колхозники «Ударника» вырастят хороший урожай, выполнят план заготовки всех видов кормов для общественного животноводства! Трудности нас не пугают, трудности нас вдохновляют на ударную работу! Не то время сегодня, товарищи, чтобы засухи бояться!
Матвей Савельевич ждал аплодисментов, но в зале стояла недоуменная тишина. Пожимая плечами, люди переглядывались, пытаясь понять, к чему все это сказано, зачем швыряться сегодня высокими словами и обещаниями.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.