Знойное лето - [44]

Когда на стол первого секретаря обкома партии Гаврилова лег проект постановления, он вздохнул с облегчением: это уже какое-то действие. Не пассивное выжидание, а организованное действие с подключением всех сил. Не по мелочам, а в целом. Тут важно начать, взять нужный тон, отрешиться от всего, что терпимо, что может подождать до лучших времен.

Читал он долго, вглядываясь в каждое слово, ставя вопросы и восклицания, вычеркивая, подчеркивая и дописывая. Отложив карандаш, сидел неподвижно, уставившись в одну точку. За окнами просторного кабинета, пронизанного солнцем, глухо гудит городская площадь, всегда многолюдная и праздничная. Зеленеют аккуратные кроны молодых лип. Михаил Григорьевич пытается по возможности в полном объеме представить, во что обойдется области это нашествие зноя, сколь долго будут чувствоваться его последствия. А они будут, эти последствия, и большие, если не сказать — огромные. Если бы только один Урал! Опять сухо в Поволжье, горит Казахстан, горит восток до самого Новосибирска. Это уже много, слишком даже много.

На краю стола стопкой лежат невзрачные серые листочки метеосводки. С нее день начинается, ею и кончается. На контуре области давно уже нет ни единого заштрихованного пятнышка, означающего осадки. Даже по горному северу, ранее не испытывавшему недостатка влаги. Особенно тяжело на хлебном юге. Посевы там практически погибли. Есть предложения немедленно все пересеять и опять ждать, авось пойдут дожди. А если не пойдут? Значит погубить еще тысячи тонн семенного зерна? Так есть ли смысл рисковать?

Вчера Гаврилов опять звонил в Москву. Там не меньше встревожены. Помощь области будет, сказали ему, но на месте надо использовать все возможности. Все. Главное же — сохранить животноводство. Это было повторено несколько раз.

А как его сохранить? Где в таких условиях взять сотни тысяч тонн сена, силоса, концентратов, соломы? Что мы будем иметь реально? — спрашивает он себя. Реально пока — березовые ветки, остальное — пятая часть, десятая часть или вовсе ничего. Южная солома получится золотой, но что делать, приходится и ее брать в расчет.

Карандаш снова скользит по строчкам, настороженно замирает у каждой цифры. Она реальна? Она предельна или взята с «походом»? Мера или полумера? Скорее последнее, — приходит он к выводу. Многое забыто, не учтено, чему-то важному не придано значения. А ведь ответственные люди, почему же так получается? Непонимание? Недооценка? Боязнь дополнительных хлопот? И почему все цифры округлены? Десять процентов сброса поголовья скота, двадцать процентов, пятьдесят процентов… Почему не сорок девять и не пятьдесят один? Удобнее считать? Конечно, удобнее. Но о такой ли выгоде теперь думать!

Резко обозначились две крайности. Одни спокойны и готовы рассматривать нынешнюю обстановку в области как неприятное, но вполне терпимое явление. Другие же слишком часто повторяют слово «катастрофа». Поэтому пора точно сказать, что же у нас происходит? В области возникли не просто неблагоприятные погодные условия, не суховейные явления, как до последних дней осторожно называли, а самая настоящая засуха. За-су-ха! Когда все горит и гибнет. Судя по всему, через область проходит ее главный фронт, и надо, убеждает он себя, создать действительно фронтовую обстановку. Объявить осадное положение, если на то пошло…

На стене висит карта области. Целое государство. Горы, тайга, лесостепь, степь. Точками, то густо, то редко, обозначены города, поселки, села. Там ждут: что сейчас скажет обком партии? И сделают все — возможное и даже невозможное.

5

Чуть приоткрылась дверь и в кабинет, деликатно кашлянув, вошел Егор Харитонович Басаров. Поддернул штаны, привалился к косяку.

— Звал, председатель? — спросил он строго и сердито.

— Заходи, Басаров, — Алексей поднял голову от бумаг и не удержал улыбки: уж больно несуразно одет Егор Харитонович. На ногах сапоги-бахилы, а сверху — одна майка с отштампованной на груди львиной мордой, а может быть и кошачьей, не сразу поймешь творение местного кустаря, знатока моды.

Осторожно ступая, Егор Харитонович как бы прокрался к столу, сел на краешек стула, уставил на председателя плутоватые рыжие глаза — одновременно хитрые и доверчивые.

В этом кабинете Басарова принимают не часто, только в экстренных случаях. Или отругать, или поручить срочную работу. Но сейчас у Егора нет желания браться пускай за наивыгоднейшее дело. Поэтому он нетерпеливо пристукивает сапогом, напускает на лицо еще большую суровость.

Неудачная попытка сманить семью «чуть к северу и чуть к востоку» убавила прыти Егору Харитоновичу. Дней несколько он ходил задумчивый и все затевал разговор на дорожную тему. Но Клавдия стояла на своем твердо.

— Никуда я не поеду! Хоть ты сдохни тут!

В какой-то момент Басарова опять куснула злая муха.

— Тогда я один поехал, — объявил он. — Нам не привыкать.

— Не пущу! — свое кричит Клавдия.

— Так тебя и спросили, — пренебрежительно заметил Егор Харитонович. Посчитав разговор оконченным, он полез в чулан за походным чемоданом.

Зная характерец муженька, Клавдия не стала мешкать. Быстрехонько кинулась по деревне искать Кутейникова. Почему именно его? Да потому, что среди женского населения Хомутово Николай Петрович слыл непревзойденным мастером улаживать семейные скандалы и дрязги.