Знай мое имя. Правдивая история - [30]

• когда я видела его в последний раз перед нападением?

• виделись ли мы после этого?

А потом меня попросили рассказать о своих чувствах к нему.

На все эти вопросы у меня мог быть только один ответ: «Брок Тёрнер всунул в меня пальцы, пока я находилась без сознания». Но я изо всех сил старалась вести себя правильно и потому выстраивала цепочку, вспоминая, как часто мы с Лукасом гостили друг у друга, как часто признавались в любви, когда я познакомила его с родителями. Мы ходили кататься на коньках на Юнион-сквер — доказывает ли это, что мы были парой? Сомнительно. Меня не покидало ощущение, что мои ответы могут оказаться неверными или недостаточно полными. Что именно было важно, а что не очень? И кто вообще решал это? До того момента я и не предполагала, что любовь можно представить в качестве доказательства. Я никогда не фиксировала поэтапное развитие наших отношений. Я просто жила в них, жила, как все обычные люди.

Я поинтересовалась, как все будет представлено в суде и будут ли меня расспрашивать об этом? Если придется выступать Лукасу, будут ли сверять наши ответы? Я уточнила, будет ли вообще суд. Ким ответил, что это «вне его компетенции» и «еще слишком рано всерьез говорить о чем-то подобном». Он также предположил, что Брок может начать избегать повышенного внимания общественности и скрывать свою личную жизнь, потом добавил: «На его месте я поступил бы именно так», — ну что ж, успокоил.

Детектив проводил меня до машины, сказал, что рад видеть меня в хорошем самочувствии, и кивнул на прощание. Вспомнилось утро нашей первой встречи. Туман рассеялся, на улице теперь было ясно. На работу я опоздала. Мне нравился детектив Ким, с ним было как-то спокойно, кроме того, ему, казалось, всегда было искренне неловко за то, что приходится расспрашивать меня о моей жизни. Мне нравилось говорить о Лукасе, поэтому я могла продолжать довольно долго.

Но сидя в машине с ключами в руке, я вдруг поняла, что до сих пор Лукас занимал в моей жизни ту прекрасную ее часть, которой не коснулся весь этот ужас. Теперь ему уготована главная роль в самом пекле. Все мои истории, все личные интимные моменты были задокументированы и высланы адвокату Брока. Все они стали доступны журналистам, которые могли выбрасывать из них все трогательное и милое, могли перефразировать и искажать. Каждый мог их читать и перечитывать. Мне захотелось забрать все слова обратно и унести домой. Граница между моим, личным, и их, публичным, размывалась все больше.

Я была рада, что у меня есть Лукас. Однако обескураживало, что между нападением и тем фактом, что у меня есть парень, обнаруживалась какая-то связь — словно меня одной для них было недостаточно. В больнице мне и в голову не приходило, насколько важно, встречаюсь ли я с кем-то или нет. Там я думала только о себе и своем теле. Неужели малоубедительно просто сказать: «Я не хотела, чтобы незнакомый человек прикасался ко мне»? Они надеялись услышать, что я скажу: «Знаете, у меня есть любовник, поэтому мне не хотелось бы, чтобы Брок трогал мое тело»? А что, если на тебя напали, но ты одинока, у тебя нет любовника? Неужели заслуживает уважения только та женщина, которая состоит в прочных отношениях с мужчиной? Позже появилось еще одно соображение, будто я кричала на всех углах об изнасиловании — и делала это лишь по причине стыда за свою измену. Так или иначе, но почему-то выходит, что всегда виновата жертва.

Представляю, что началось бы, если на меня напали бы годом раньше, когда я рассталась со своим первым парнем. Какие вопросы тогда задавал бы мне детектив? И что пришлось бы ему услышать? «Вы насчет моей личной жизни? Ну, во вторник я ужинала в эфиопском ресторане с парнем, а в воскресенье переспала с другим, с которым раньше не ходила на свидания, но в тот вечер на нем были такие клевые носки. Да, я действительно пошла домой к мужчине, у которого была татуировка обезглавленного голубя, и он до сих пор присылает мне ночью всякие сообщения. Да, я заказала два “Московских мула”[23], и да, оба для себя». Интересно, заслуживала бы я тогда доверия? Была бы тогда моя личная жизнь выставлена напоказ ради того, чтобы продемонстрировать мою легкомысленность и непристойное поведение? Мне не удалось бы никого убедить, что то был мой выбор — выбор, продиктованный определенными печальными событиями и низкой самооценкой. Каждый из нас по-разному справляется с трудностями. Каждый использует собственные приемы в преодолении внутреннего кризиса и для самоисцеления. У каждого свои способы выживания в период черной полосы. Отрицать бардак, который царил в моей жизни, значило бы отрицать саму мою человеческую природу. Не думаю, что существует безупречное прошлое, что бывают «идеальные жертвы». Однако я чувствовала, что меня пытались подвести под невыполнимые стандарты чистоты, и боялась, что мое несоответствие этому образцу послужит оправданием того, что Брок меня насиловал. Его адвокат исказит мою историю, все обобщит и упростит.

Мои провалы в памяти порой тоже выставлялись на смех. Да, я вела себя как полная дура. Но позвольте, очнуться с пустым пакетом из «Макдоналдса» и крошками на груди — совершенно не то же самое, что очнуться со следами запекшейся крови и без одежды. Однако именно абсурдность отключения сознания и имеет ключевое значение. Изнасилование подразумевает причинение вреда человеку. В тот момент, когда меня насильно затащили в историю с Броком, моя собственная история оборвалась. И когда меня наконец вырвали из его рук, а вернее сказать, когда он наконец вытащил свои руки из меня, я снова вернулась в свою жизнь. Но именно в тот короткий отрезок времени, когда мое сознание было темным, он взял вожжи в свои руки, а я потеряла все.