Знай мое имя. Правдивая история - [25]

Четвертый этаж. Двери лифта открылись, и я оказалась в еще большей пустоте. В конце коридора — две деревянные двери. Та, что справа, вела в маленькую приемную, в которой позже мне придется провести довольно много часов, про себя я называла ее «каморка для жертвы». За левой дверью располагались серые офисные столы с громоздкими принтерами — если протиснуться между ними, можно было попасть в кабинет Алале. Вправо от обеих дверей тянулся длинный узкий коридор, ведущий в зал судебных заседаний.

Я должна была впервые встретиться с Алале и своим адвокатом Бри. Мать с отцом уже подъезжали. Я собиралась принести цветы этим двум женщинам в знак признательности, но, по мнению родителей, цветы будет уместно подарить по окончании всего. Честно говоря, я предполагала, что это наша первая и последняя встреча. Как я думала, работник прокуратуры нужен мне лишь для обсуждения условий мирового соглашения, чтобы закрыть дело. Тогда мы даже не подозревали, что дело продлится еще целых четыре года.

Бри — немного за двадцать, с веснушками и золотисто-каштановыми волосами — держалась дружелюбно и тепло. Алале — на вид чуть за тридцать, с черными волосами, кожей цвета лесного ореха, в приталенном пиджаке и на зеленых шпильках — широко улыбалась. В ней чувствовались здоровая душевность и природная сила духа. Когда я увидела ее в следующий раз, в ушах у нее висели желтые серьги-одуванчики, ногти были цвета фуксии, и вся она в том царстве серости казалась ярким мазком краски. Как я узнала позже, она была дочерью иммигрантов из Ирана. Ее родители открыли ирландский паб, где Алале работала, пока училась на юриста.

Я устроилась между матерью и отцом. Алале сидела за большим столом, на полках громоздились картонные папки, за окном виднелись кроны деревьев. Я заметила, как ветер трепал их листья, а здесь, внутри, царила тишина. Внизу за окном находился супермаркет Mollie Stone’s[18], и я вспомнила его витрину с механической кукурузой и моргающими коровами, поющими песенку; вспомнила, как мы с Тиффани всегда им аплодировали. В этом было что-то сюрреалистичное — смотреть на родной город из окна четвертого этажа того здания, где меня окунали в другую реальность и где я чувствовала себя изолированной от привычного мира. Мать забрала в свои теплые ладони мою руку и стала массировать на ней энергетические точки. Наверное, со стороны я выглядела маленькой девочкой, вцепившейся в маму, но для матери прикосновение, как и еда, всегда было важнейшим фактором общения с близкими ей людьми. Я давно заметила, что многие девушки чуть ли не каждый день говорят со своими матерями по телефону — вполне в духе американской традиции, — они обсуждают рецепты супов, проблемы с парнями, стирку белья. Меня завораживали такие беседы. Моя мать всегда держала при себе маленький электронный словарь, куда постоянно вводила английские слова и фразы, а я всю свою жизнь слушала, как из серебристой коробочки громко, с правильным произношением раздавалось: спагетти, ирония, тлетворный, Массачусетс — словно звучал голос пятого члена семьи. В речи матери туалетная вода превращалась в «воду для уборной», а когда я в детстве слышала ее восклицание «Иисус, Мария и Иосиф», то думала, что это такая гостиница — «Иисус Марриот Иосиф». Чудовищный мамин выговор часто принимали за элементарную необразованность — и я знала об этом. К сожалению, ее ломаный английский мешал увидеть, насколько она талантлива. Нам часто приходили посылки, и я наблюдала, как мать доставала из коробок, мусоря вокруг мелким наполнителем, китайские писательские награды, как небрежно освобождала их от оберточной бумаги, словно разворачивала груши, купленные в супермаркете. С ней я могла говорить на любые вечные темы, не умещавшиеся в рамки обыденной жизни: о смерти и любви, об иностранных фильмах. Когда она беспокоилась обо мне, то чаще всего просто ставила передо мной огромную миску лапши, а потом прикладывала ладони к моим вискам, и напряжение исчезало прямо под ее пальцами.

Алале хотела составить собственное впечатление о моей семье и моем воспитании. Жила ли я в Пало-Альто? Работала ли где? Каков был опыт употребления алкоголя? Я было стала рассказывать, как училась в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре, но тут же почувствовала потребность начать оправдываться — ведь наш университет славился своими разгульными вечеринками и беспробудным пьянством. Я попыталась объяснить Алале, что если и выпивала в колледже, то в основном с ребятами из литературного клуба. Мы устраивали интеллектуальные посиделки в стиле Боуи[19], кто-нибудь обязательно декламировал стихи, забравшись куда-нибудь на стремянку. Я открыла ей, что у меня отношения с парнем по имени Лукас — и да, ранее я умолчала о нем. Я чувствовала, что перескакиваю с одной темы на другую, не вполне понимая, что именно хочу донести до нее. Думаю, мне просто хотелось, чтобы она увидела — я совершенно нормальный человек. Допустим, я выпивала и даже находилась в бессознательном состоянии, но это не означает, что мне может нравиться быть изнасилованной. Алале ответила, что тоже училась в колледже и все понимает.