Знай мое имя. Правдивая история - [23]

На самом деле я имела в виду, что просмотрела каждый комментарий и ей уже ни к чему было этим заниматься. «Ну конечно, мне нужно все их читать, — думала я, — ведь это послания мне». Комментарии стали личной почтой Эмили. Когда кто-то писал: «Почему она вообще зимой была на улице в платье?» — я отвечала: «Это Калифорния, тупица, мы тут в шортах ходим на Рождество». Я хотела исправить все, выстроить шаг за шагом. Объяснять, объяснять и еще раз объяснять. Но защитная реакция проникала и в обыденную жизнь. Когда родители задавали мне простые вопросы, не относящиеся к моему делу, например: «Ты отправила почту?», «Ты сложила одежду?», «Ты вынесла мусор?», — я сразу напрягалась и становилась по-детски враждебной: «Нет, я занята! Хватит уже обвинять меня, хватит нападать на меня, вы думаете, что я во всем виновата». Да, я все больше начинала верить в собственную вину.

Я знала, что мне не следовало читать комментарии, но я хотела понять. Некоторые поддерживали меня. Некоторые выстраивали любые конструкции, чтобы сделать виновной меня. В голову лезли странные мысли: «Может быть, я умом тронулась? Может быть, я все преувеличиваю?» Я даже не понимала, было ли мне от этого грустно.

В случившемся был один совсем уникальный момент: совершивший преступление полагал, будто жертва испытывала удовольствие. А люди, даже глазом не моргнув, заглатывали это. Не бывает хорошего или плохого удара ножом, не бывает убийства по взаимному согласию. Но в преступлениях такого рода боль так легко не заметить и принять ее за удовольствие. Я попала в больницу, куда люди обычно обращаются, когда больны или ранены. Но мне приходилось натягивать рукава на кровоподтеки, поскольку я опасалась, что не получу такого же внимания, какого заслуживает раненый.

В случае с изнасилованиями меня всегда удивляет вопрос: «Почему ты не сопротивлялась?» Если ты просыпаешься дома и обнаруживаешь грабителя, забирающего твои вещи, потом тебя никто не спрашивает: «Почему ты не сопротивлялся? Почему не сказал ему нет?» Грабитель уже нарушил правила общежития, с чего бы ему вдруг прислушиваться к твоим словам и вообще к голосу разума. И почему все думают, что довольно попросить преступника остановиться — и он тут же прекратит? Что же касается моего случая, то тем более — я была без сознания. Откуда тогда возникает так много вопросов?

Еще одна тема не давала мне покоя — утверждение, что мужчины не могут себя контролировать. Будто у того парня и выбора не было.

Я всем своим девочкам говорю: если встала на пути у фуры, будь готова к тому, что тебя собьют. Не бросайся под грузовики. Если идешь на студенческую вечеринку, ожидай, что напьешься, наешься наркотиков и тебя изнасилуют. Не ходи на студенческие вечеринки.

Так и хочется поинтересоваться: «А ты ходишь на вечеринки лишь для того, чтобы на тебя нападали? Ты прямо жаждешь этого?» Я слышала подобное в колледже. К первокурсницам на таких сборищах относятся как к овцам на скотобойне. Я понимаю, конечно, что не стоит лезть в логово льва, где тебя могут разорвать. Но львы — это львы. Дикие животные. А мужчины — это люди, обладающие сознанием, живущие в обществе, где есть законы. Лапать женщину — это не инстинкт, заложенный природой, это обдуманное действие, которое человек в состоянии контролировать.

Складывается впечатление, что как только ты входишь в студенческое общежитие, все законы и правила перестают действовать. Конечно, никого открыто не просят подчиняться каким-то правилам, однако существует множество рекомендаций, которым женщины должны следовать: держать напитки закрытыми; стараться не оставаться одной, без подруг; не носить короткие юбки. То есть поведение мужчин остается обычным, в то время как от нас ждут перемен. Когда в наши обязанности стали входить все эти предотвращения и отслеживания? И если существуют места, где молодым девушкам причиняют вред, не должны ли мы предъявлять более высокие требования к парням, находящимся в этих местах, а не упрекать девушек? Почему потеря сознания вызывала больше порицания, чем проникновение пальцами в человека, потерявшего это сознание?

Также я поняла, что само место, где все случилось, не добавляло мне шансов. Разве в университетах могут происходить преступления? Конечно, безумства творятся тут постоянно. Если кто-то наложит кучу говна в детский бассейн на обычной улице, все скажут, что это «грязно, отвратительно, совершенно неприемлемо». Если кто-то наложит дерьмо в детский бассейн в студенческом городке, то вы услышите: «Что ж, это колледж, ха-ха!» Носишься по улице с носком на члене? — это колледж. Напился в среду днем и отрубился в костюме жирафа? — колледж. Ситуации как бы смягчаются, перестают быть такими ужасными. Пропадает серьезность и необходимость любого реального наказания. Люди читали мою историю и слышали только: общежитие, спортсмен, любовные шашни, удовольствие. Такого лексического запаса вполне хватало, чтобы они могли представить происходящее: «Да, мы поняли, они познакомились, ситуация вышла из-под контроля. С кем не бывает». Даже тот факт, что действие совершалось на улице, на земле, не заставил никого удивленно вскинуть брови. «А что? Разве в колледжах студенты не трахаются под памятниками, на лестницах, колокольнях, в библиотеках?» От журналистов я тоже не дождалась помощи. Они только и делали, что подсчитывали, сколько рюмок я выпила и за какое время Брок проплывал двести метров, а в качестве иллюстрации вставляли в статью его фотографию в галстуке — как на резюме.