Знай мое имя. Правдивая история - [26]

Потом вопросы начал задавать отец. По его интонациям я поняла, что он очень разочарован и растерян, но пытается скрыть это. На лице его появилось точно такое же раздраженное выражение, какое обычно возникало, когда задерживали наш рейс.

— Я хочу знать, кто этот парень… как он мог… я просто не понимаю… это какая-то бессмыслица… ведь это будет совершенно по-дурацки выглядеть, если вы сейчас действительно… если вы не сможете сказать мне, что этому делу будет дан ход.

— Безусловно, это прискорбно, что все так происходит, — подтвердила Алале его сомнения. — Лучше подождать и посмотреть. Я знаю, как это трудно, но, к счастью, у нас большой опыт… Все, что вы проходите сейчас, — это только начало. А что будет потом — совершенно непредсказуемо…

Как я выяснила позже, к тому моменту Алале уже встречалась с адвокатом Брока, и тот заверил, что его клиент получит наказание разве что за нарушение общественного порядка. Война была объявлена, но я этого еще не знала.

Только потом до меня дошло, как я вообще мало знала об этом процессе и как легко со всем соглашалась. Я думала, что проведу здесь, в довольно неприятном для меня месте, от силы час, да и то под защитой родителей. Вместо этого я ощущала, как из их заботливых рук прямиком попадаю в ее руки. Если все продолжится дальше, я окажусь буквально под микроскопом, когда начну давать показания, — и мамы рядом уже не будет.

Теперь благодаря моему образу представитель окружного прокурора получала столь необходимое преимущество. За мной могли следить детективы другой стороны. Поскольку обо мне уже сложилось определенное представление, требовалось поддерживать свою репутацию и не поступать опрометчиво. «Будь безупречной», — постоянно твердила я себе. Если я продолжила бы выпивать, не могла ли защита зацепиться за это и утверждать, что у меня зависимость, — со всеми вытекающими последствиями? Если захотела бы выложить свою фотографию с вечеринки — например, себя улыбающуюся, — не решит ли защита, что я совсем не выгляжу пострадавшей? И самое противное — если на меня снова кто-нибудь нападет, не заключит ли защита, что дело определенно во мне, а не в Броке, ведь на меня напали дважды?

После той встречи я сидела в машине и не могла заставить себя вернуться на работу. Я так и не получила подтверждения тому, что все это закончится. На прощание Алале порекомендовала нам ничего не предпринимать: «Просто ждите. Процесс будет очень длительным. А сейчас продолжайте жить, как жили раньше». Я сказала своей начальнице, что мне надо на прием к врачу, честнее было бы соврать, что иду на собеседование — это и походило на беседу при приеме на работу. Словно в офисе окружного прокурора взвешивали, достаточно ли я хороша в качестве жертвы: хватит ли мне выдержки; насколько я стрессоустойчива; понравлюсь ли я присяжным; останусь ли с обвинением дальше. Из кабинета Алале я вышла с чувством, будто услышала: «Вы получили это место!» Вот только такая работа мне была не нужна. Я просто хотела вернуть свою прежнюю жизнь. Могла ли я выйти из игры? Это значит позволить ему увильнуть? Нет, такого я не могла допустить. Выдвигать обвинение или нет — выбор за мной. Так говорили они. Конечно. Но иногда казалось, что выбора-то у меня и не было.

Алале хотела послушать голосовое сообщение, которое я оставила на телефоне Лукаса, но я попросила ее немного подождать. Он собирался приехать через неделю, и мне хотелось обо всем рассказать ему лично. Им нужно было во что бы то ни стало собрать улики, а я всего лишь пыталась хоть как-то поддерживать неприкосновенность личной жизни.

Я приехала в аэропорт встретить Лукаса. Когда в толпе я увидела его лицо, на душе сразу стало тепло. По дороге мы заскочили купить чего-нибудь вкусного. Когда припарковались и вышли из машины, я обняла его так, чтобы он не видел моего лица. Он думал, я просто соскучилась, и начал болтать о том, какие лакомства взять на вечер. У меня из глаз аккуратными струйками стекали к уголкам губ слезы — система водоснабжения, которую я отладила до совершенства. За каждым глазом я держала по огромной чашке, обе наполненные до краев слезами, и привыкла к тому, что периодически из них немного да проливалось. Я вытерла глаза и высказалась в пользу мармеладных червячков.

Я даже не осознавала, насколько мне было необходимо, чтобы меня кто-то крепко обнял и прижал к себе. Когда говорят, что два человека «подходят друг другу», обычно имеют в виду мужчину и женщину, совершающих половый акт, — так-то оно так, но сколько всего остального мы упускаем. Например, тонкие, как калька, уши позволяют мне плотно прижиматься щекой к его груди. Наши пальцы — они сплетаются сразу, не тычась друг в друга. Или его ладонь — в нее идеально укладывается мой подбородок. Наши тела, которые так умело сгибаются и разгибаются, созданы дарить наслаждение и утешение друг другу. В нас так много разных мелких желаний, которым стоит потакать. После нападения я стала чувствовать потребность в прикосновении. Не в смысле, конечно, всяких «вторжений», «проникновений» и «введений внутрь». Мне хотелось, чтобы меня надежно укутывала чья-то близость, хотелось безопасности.