Знатный род Рамирес - [9]

Эса, однако, понимает, что осторожной недоговоренности, обхода острых углов и всех прочих усилий при освещении событий частной жизни все-таки маловато для оправдания героя, избравшего путь общественного служения; нужны достойные поступки на гражданском поприще, только тогда реабилитация станет возможной. Поскольку ни «историки», ни «возрожденцы» не в состоянии открыть перед Гонсало перспективу разумной и честной деятельности, автор ищет третий, на его взгляд, более верный путь. Соглашаясь с гитаристом Видейриньей, который однажды скромно заметил: «…такое уж дело — политика… сегодня оно белое, завтра оно черное, а послезавтра — глядь! — и вовсе ничего нет…» — Эса побуждает своего героя понять, насколько мелки его притязания на парламентский мандат и мечты о власти.

Подличать перед начальством и его дамой, улыбаться газетчикам, писать портному на депутатском бланке — и стать министром? Чтобы курьер трусил перед твоей каретой на белой кляче, чтобы чиновники угодливо сгибались в коридорах и оппозиция поливала грязью? Как пусто все это, как бессмысленно! На той же земле, под теми же звездами мыслители объясняют мироздание, художники воплощают вечную красоту, изобретатели приумножают общественное богатство, и благодаря им человечество становится прекраснее и добрее… — примерно так рассуждает депутат Рамирес, в конце концов отказавшийся от политической карьеры и… отправившийся в Африку.

Совершенно ясно, что в самой Португалии автор не находит для своего героя достойного дела и честного средства к честной цели. Трудно допустить, что, превратившись в плантатора, Гонсало сумеет избежать обеих крайностей, подстерегавших его дома: стать законченным, на уровне века, подлецом, как Андре Кавалейро, или патриархальным тюфяком, как Барроло. Невозможно поверить, что Гонсало, преодолев все кризисы и падения, действительно заслужил и славу писателя (в Африке подготовлена книга!), и любовь избирателей. Данью литературным канонам кажется и «высшая награда», по обычаю, достающаяся «добрым малым» — в том числе и «правильным фидалго» — в старинных романах: за четыре года, проведенных героем в колонии, внучка виконта Рио Мансо Розинья превратилась из бутона в розу, не менее привлекательную, чем ее громадное приданое, и, очевидно, более уместную в родовом цветнике Рамиресов, чем вульгарная дщерь мясника и сестрица разбойника… В подобных случаях еще более древние сказки завершались традиционным пожеланием «жить поживать да добра наживать» и стандартной формулой насчет меда и пива, в рот, увы, не попавших.

Почему же, однако, реалист Эса, завершая книгу, изменил столь дорогой ему истине?

В романах, предшествующих «Знатному роду Рамирес» — в той же «Реликвии» и в посмертно изданном творении автора «Город и горы», — последние страницы тоже присыпаны сахарной пудрой, и слой ее постепенно густеет, погребая под своим идиллическим покровом не только истину, но и неотделимое от нее искусство. Один из источников этой умиротворенности — усталость приблизившегося к смерти писателя, большая усталость от правды, вынуждавшая, стольких художников складывать оружие и, забывая задорные песни молодости, шептать стихи о покое… В благополучных концовках позднего Эсы слышится и отзвук мирной эпохи 1870–1900 годов, казавшейся многим художникам и мыслителям буржуазной Европы эпохой навеки установившихся либеральных порядков, реформ и постепенного социально-экономического развития. Но, пожалуй, главная причина отхода от прежних позиций в ложном понимании путей, способных вывести Португалию из состояния кризиса и отсталости. По мнению Гоувейи, которое в данном случае выражает мнение автора, черты Гонсало — простодушие, мягкость и доброта, доброта прежде всего; вспышки скоротечного энтузиазма и упорство, безрассудство и здравый смысл, тщеславие и смирение, неудержимая фантазия и практицизм, робость и отвага — все эти нравственные качества не что иное, как национально-исторические особенности Португалии. Образу блудного отпрыска одного из древнейших родов страны тем самым придается значение символа, а счастливой пристани, куда вернулся фидалго, пройдя свой извилистый путь, — значение перспективы для потерявшего дорогу отечества. Концовка и завершающие роман строки, которые призывают мир на Гонсало, на всех людей, на тихие поля «и на всю милую португальскую землю, да будет она благословенна во веки веков», бросают новый отсвет на прошлое рода Рамиресов и на его настоящее, на битвы феодалов, так же как на интриги буржуа.

Если вначале романтические по духу страницы об отважном и непреклонном Труктезиндо воспринимались как контраст реалистическому повествованию о переменчивом и трусливом Гонсало и, действительно, составляли этот контраст вместе с поэмой Дуартэ и фадо Видейры, то в итоге все параллельные основному потоку ручьи вливаются в него, уже не подчеркивая слабость, а укрепляя силу Рамиреса. По замыслу Эсы, противоборство прошлого и настоящего, романтики и реализма должно привести к синтезу, и Эса настойчиво добивается синтеза во всем построении, в форме и содержании романа.