Знатный род Рамирес - [107]

Все остановились у фонтана. Заплакала гитара, и от нежных звуков вдохновенной песни всколыхнулись безмолвные ветви акаций:

Род Рамиресов мечами

Прославлял себя в веках,

Но Гонсало в бой выходит,

Только хлыст держа в руках

Мужество великих предков

В их оружии блистало,

А Гонсало меч не нужен:

В сердце мужество Гонсало!

Выслушав эти лестные строки, все закричали: «Ура, Гонсало! Да здравствует славный род Рамирес!»

По дороге в «Башню» фидалго растроганно думал: «Забавно! Кажется, они все меня любят…»

Но какова была его радость, когда утром Бенто пришел будить его с телеграммой в руках. Из Лиссабона, от Андре! «Узнал о покушении из газет, горячо поздравляю счастливым избавлением мужеством». Гонсало сел в кровати и вскричал:

— А, черт! Значит, об этом уже пишут столичные газеты, Бенто! Пишут!

И правда писали. Весь этот восхитительный день хромой почтальон подбегал, ковыляя, к воротам, вручал телеграмму за телеграммой, и все из столицы: от графини де Шеллас, от Дуарте Лоуренсала, от маркизов де Кажа — «Поздравляем!», от тетки Лоуседо — «Горжусь отважным племянником»; от маркизы д'Эспозенде — «Надеюсь, дорогой кузен возблагодарил провидение… И, наконец, от Кастаньейро: «Великолепно! Достоин Труктезиндо!» Гонсало воздевал руки к потолку:

— Господи! Что там написали?

В промежутках между телеграммами приходили именитые соседи. Доктор Алешандро беспокоился, не вернутся ли времена смуты; старый Пашеко Валедарес де Са спешил сообщить, что ничуть не испугался за храброго кузена, потому что кровь Рамиресов, как и кровь рода Са, всегда кипит отвагой; падре Висенте из Финты присовокуплял к поздравлениям корзиночку своего прославленного черного винограда; а виконт де Рио Мансо, сжимая Гонсало в объятиях, рыдал от волнения, — он гордился, что все это случилось, когда «дорогой друг, лучший друг его Розы», ехал к ним в «Варандинью». Гонсало, красный от радости и смеха, отвечал на поцелуи, терпеливо рассказывал все сначала и провожал дорогих друзей до самых ворот, а они, вскочив в седла или усевшись в коляску, расточали улыбки старой башне, темневшей на светлом сентябрьском небе, словно посылали поклон не только самому герою, но и вековой твердыне его рода.

Возвращаясь в библиотеку, фидалго снова и снова удивлялся:

— Что там написали столичные газеты?

Он не мог заснуть, так ему хотелось поскорей прочитать своими глазами. Когда же Бенто радостно вбежал к нему с утренней почтой, он отбросил простыню так поспешно, словно она его душила. Потом жадно пробежал «Эпоху» и нашел телеграмму из Оливейры: «Нападение! Выстрелы! Потрясающая отвага Фидалго из Башни, который простым хлыстом…» Бенто почти вырвал газету из его трясущихся рук и побежал на кухню показывать Розе.

После полудня Гонсало поспешил в клуб почитать другие газеты. Все, как одна, сообщали о битве и поздравляли его! «Портский вестник» подозревал, что в дело замешана политика, и яростно нападал на правительство; «Портский либерал», однако, считал, что «гнусное покушение на жизнь одного из знатнейших дворян Португалии и блистательнейших умов нового поколения, по-видимому, не обошлось без местных республиканцев». Лиссабонские газеты главным образом восхваляли «несравненное мужество сеньора Гонсало Рамиреса». Но всех превзошел «Завтрашний день»; специальная статья (без сомнения, принадлежащая перу Кастаньейро) напоминала о героических преданиях славного рода, расписывала красоты Санта-Иренеи и утверждала, что «теперь все мы с удвоенным нетерпением ждем историческую повесть из жизни XII века, основанную на истинных подвигах Труктезиндо Рамиреса, приходящегося автору далеким предком, и обещанную в первый номер «Анналов истории и литературы» — нового журнала нашего дорогого друга Лусио Кастаньейро, возрождающего с похвальным усердием героический дух нации!»

Гонсало разворачивал газеты трясущимися руками. Жоан Гоувейя жадно читал заметки через его плечо и бормотал в упоении:

— Ух, Гонсалиньо, и голосов ты получишь!

А вечером, вернувшись домой, Гонсало получил письмо, которое повергло его в смятение. Писала Мария Мендонса. Бумага была спрыснута духами, и он узнал запах, который так понравился ему в руинах монастыря. «Только сегодня мы услышали о том, какой огромной опасности вы избежали, и, поверьте, кузен, обе еще не совсем пришли в себя. Однако я (и не только я) горжусь вашим мужеством. Вы истинный Рамирес! Я поспешила бы в «Башню» обнять вас (рискуя вызвать не только сплетни, но и зависть), однако один из моих малышей, Неко, сильно простудился. К счастью, ничего серьезного… Здесь же, в «Фейтозе», все мы, от мала до велика, мечтаем увидеть героя, и, мне кажется, никто из нас не удивился бы, если бы вы, кузен, приехали сюда послезавтра (в четверг), часам к трем. Мы пройдемся по окрестностям и закусим на свежем воздухе, как делали наши предки. Согласны? Аника очень, очень поздравляет вас. Преданная вам…» Гонсало задумчиво улыбался, глядя на письмо и вдыхая аромат духов. Еще никогда кузина Мария не толкала так откровенно дону Ану в его объятия… А дона Ана, по всей видимости, не слишком сопротивлялась… Ах, если бы речь шла только о постели! Но нет, без церкви тут не обойтись. И он снова увидел луну, ступеньки, черные тополя и услышал голос Тито: «У нее был любовник… ты знаешь, я никогда не лгу».