Знатный род Рамирес - [100]

За мостом дорога бежала среди сжатых полей. Год был урожайный, и тяжелые, тучные стога желтели по обеим сторонам. Вдалеке над низкими крышами селенья вился дымок и медленно растворялся в небесной синеве; и так же медленно, как этот дым, улетучивались в небо все горести из души Гонсало… Вот стайка куропаток вспорхнула со жнивья. Фидалго поскакал за ними, громко крича, а хлыст его, как добрый клинок, со свистом рассекал воздух.

Дорога вильнула вбок, огибая дубовую рощу, потом углубилась в кустарники, а в пыли под копытами стали попадаться камни. Невдалеке сверкнула беленая стена какого-то дома. Домик был одноэтажный; низенькая дверь темнела между двумя застекленными окнами, на крыше алела новая черепица, в маленьком дворике раскинулась тенистая смоковница. Сложенная из камней ограда сменялась плетнем, ветхая калитка была открыта, и за ней зеленели кусты. Перед домом, на широком подворье, лежали дрова, сушились кувшины. Здесь начиналась хорошая, широкая дорога, и Гонсало показалось, что это и есть дорога на Рамилде. Вдалеке чернел сосновый бор, к нему подступали луга и низины.

На скамейке у дверей сидел парень в зеленом берете, задумчиво поглаживая морду гончей. У стены стояло ружье. Гонсало остановился.

— Простите… Не знаете ли вы, как проехать в усадьбу сеньора виконта де Рио Мансо?

Парень поднял смуглое лицо, чуть опушенное первой бородкой, и не спеша поскреб в затылке.

— В усадьбу Рио Мансо… езжайте прямо до каменоломни, потом сверните налево и все прямо, лугом…

Тут в дверях показался детина с белокурыми бакенбардами, в одной рубахе, подпоясанной шелковым поясом. Гонсало вздрогнул — он узнал охотника, оскорбившего его на дороге в Нарсежас и освиставшего у таверны Петушка. Детина заносчиво оглядел фидалго и, приставив руку козырьком ко лбу, глумливо крикнул парню:

— Эй, Мануэл, чего разговорился? Эта дорога не для ослов!

Гонсало почувствовал, что вся кровь отхлынула от лица к сердцу. Страх и гнев охватили его. Новое оскорбление без всякого повода, и обидчик все тот же! Он стиснул коленями седло, готовый ринуться прочь, и, трясясь от негодования, выговорил с усилием:

— Вы забываетесь! И в третий раз! Я не из тех, что дерутся на дороге. Но помните, я вас знаю и сумею проучить.

Парень схватил короткую дубину, прыгнул на дорогу, стал прямо перед кобылой и, распушив бакенбарды, крикнул с вызывающим смехом:

— Ну, вот я! Валяй, учи! А проехать не дам. Так и знай, дерьмовый ты Рамирес!

Багровый туман застлал взор фидалго. И вдруг, сам того не ожидая, словно обуянный гордостью и силой, прорвавшимися из глубин его существа, он закричал и бешено дернул поводья. Что такое? Мелькнула дубинка. Лошадь взвилась на дыбы. Гонсало увидел, как огромная темная рука хватает ее под уздцы!

Тогда, поднявшись в стременах над огромной рукой, он обрушил свой хлыст на гнусное лицо врага. Удар пришелся сбоку, острая плеть рванула кожу с такой силой, что хлынула кровь и повисло полуотрубленное ухо. Противник взвыл и отшатнулся. Гонсало хлестнул снова, разорвал ему рот, а может, выбил зубы, и детина рухнул, ревя от боли. Лошадь топтала копытами его раскинутые на земле ноги, а Гонсало, свесившись с седла, хлестал и хлестал по лицу, по груди, пока наконец не увидел, что тело не шевелится и темные пятна крови выступили сквозь рубаху.

И тут раздался выстрел! Гонсало подскочил в седле. Парень в берете испуганно смотрел на него, держа дымящееся ружье.

— А, с-собака!

Он повернул лошадь, занес хлыст… Перепуганный парень затрусил к канаве, намереваясь убежать в поле…

— А, с-собака! — ревел Гонсало.

Парень споткнулся о бревно, поднялся было, побежал дальше, но фидалго настиг его и хлестнул по шее. Шея облилась кровью. Парень беспомощно поднял руки, зашатался, стукнулся затылком о столб. Кровь хлынула из разбитой головы. Гонсало, тяжело дыша, придержал кобылу. Оба врага лежали бездыханно! Господи боже! Неужели убиты? Кровь капала на сухую землю. Жестокая радость охватила Фидалго из Башни. Вдруг со двора донесся отчаянный крик:

— Ой, сыночка убили! Парня моего убили!

От ворот, прижимаясь к плетню, бежал к дому старик. Фидалго твердой рукой повернул на него лошадь, и старик увидел прямо над собой грудь хрипящей, взмыленной кобылы, роющие землю копыта, искаженное лицо Гонсало, занесенный хлыст. Он рухнул на колени и взмолился:

— Ой, не губите, сеньор фидалго, ради вашего покойного батюшки, сеньора Рамиреса!

Гонсало, бешено сверкая глазами, подержал его в этом положении несколько минут. Старик дрожал и выл; его загрубелые руки тянулись к фидалго, трясущиеся губы взывали к милосердию Рамиресов, чье имя вдруг обрело былую славу! Гонсало упивался этой картиной; наконец он отъехал на шаг назад.

— Негодяй стрелял в меня! Да и ты мне что-то не нравишься… Зачем бежал к дому, а? За другим ружьем?

Старик воздел к небу руки, бил себя в грудь в подтверждение своих слов:

— Ох, фидалго, у меня и палки нету, не то что ружья! Пусть меня бог покарает, парня приберет, если вру!

Но Гонсало ему не верил. Повернешься спиной, отъедешь, а старик, пожалуй, кинется в дом, схватит ружье и выстрелит сзади! Схватка и впрямь обострила его ум — во внезапном озарении он догадался, как обезопасить себя, и усмехнулся, вспомнив «ратные хитрости» Гарсии Вьегаса, прозванного Мудрым.