Коммуникация в мире животных — то есть их общение между собой — основана на трех основных способах: либо это конечный репертуар сигналов (территориальные сигналы и предупреждение о приближении хищников), либо непрерывный длительный сигнал (танец пчелы), либо серия вариаций на определенную тему, организуемых случайным образом (соловьиное пение). Все эти типы коммуникации — несинтаксические, то есть каждый сигнал относится к некой одной ситуации. Для каждого понятия, которое животное хочет передать другим, существует свой сигнал. Если нужно передать какие-то новые понятия, то нужны дополнительные сигналы, а они рано или поздно неизбежно окажутся похожими на один из ранее существовавших, и различать эти два сигнала станет трудно. На каком-то этапе такой язык перестает быть удобным средством общения и становится далеко не «яснейшим».
Этот недостаток языка животных можно преодолеть, если ограничить число сигналов, но соединять их в последовательности, так чтобы понятию соответствовал не отдельный сигнал, а последовательность таких сигналов. Такие последовательности мы называем «словами», а состоят они из «букв», каждая из которых есть звук, сигнал, и число которых ограничено, — в русском языке 33, а в английском, к примеру, 26. Соединение бессмысленных звуков, гласных и согласных, в значащие слова (С+Т+У+Д+Е+Н+Т = СТУДЕНТ) по законам фонетики есть универсальное свойство всех людских языков. Развитие таких языков с большей вероятностью шло в обществах, где людям было много что сказать друг другу, а это как раз и есть обязательное условие для формирования наших с вами разумных предков, которым необходимо было передать окружающим новые сведения, добытые ими, свой дорогой опыт, бесценный для выживания всего племени.
Это, однако, не конец истории — ведь феномен языка, как такового, не есть цель нашего анализа: нам необходимо вернуться к проблеме языка науки и языка обыденного. Поэтому продолжим. Некоторые виды приматов и дельфинов произносят нечто, напоминающее слова. Но слова сами по себе еще не язык. И хотя, как учит нас Библия, вначале было Слово, человеческий язык не состоит из слов единых. Уникальность человеческого языка может быть уподоблена разве что особости хобота слона. Наш язык так же отличается от способа общения животных, как слоновий хобот от носов других зверей. Хобот состоит из 6000 отдельных мышц и способен выполнять огромное количество операций. Эволюция снабдила нас не менее мощным орудием, своего рода коммуникационным хоботом. Это — синтаксис нашего языка, устройство, неведомое даже высшим животным.
Представим себе группу людей, которые передают друг другу сведения о событиях, происходящих в окружающем их мире. События представляют собой комбинации объектов, мест, времен и действий (СТУДЕНТЫ и ПРЕПОДАВАТЕЛЬ в АУДИТОРИИ НОМЕР ТАКОЙ-ТО ВСТРЕЧАЮТСЯ В ТАКОЕ-ТО ВРЕМЯ). Для упрощения предположим, что каждое событие состоит лишь из одного объекта и одного действия (ПРЕПОДАВАТЕЛЬ ГОВОРИТ, СТУДЕНТЫ СЛУШАЮТ). При несинтаксической коммуникации слова используются для описания событий, при синтаксической же они служат для описания объектов (это имена существительные) и действий (это глаголы). То есть вместо того, чтобы сопоставлять каждое слово каждому отдельному событию, можно связывать каждое слово с отдельным компонентом этого события, а затем соединять слова таким образом, что роль каждого из них определяется правилами этого связывания. Теперь нам не надо запоминать для каждого события свое слово, и это, при большом числе событий, чрезвычайно упрощает обучение языку.
Но синтаксис не дается даром, он имеет свою цену: необходимость соблюдать порядок слов (в английском) или пользоваться падежными окончаниями (в русском). «Петя любит Катю» совсем не то же самое, что «Катя любит Петю», и эта разница может стать трагедией всей жизни Пети или Кати. Преимущества, даваемые синтаксисом, покрывают цену, которую приходится платить за него, только в том случае, если число событий, о которых стоит сообщать друг другу, превышает некоторую пограничную величину. Наиболее вероятно, что этот «синтаксический рубеж» будет преодолен в среде, имеющей комбинаторную структуру, то есть где коммуникаторам встречается множество действующих лиц (СТУДЕНТЫ, ПРЕПОДАВАТЕЛИ, ДЕТИ, СОБАКИ, КОШКИ), вступающих во множество взаимодействий (ГОВОРЯТ, СЛУШАЮТ, СПЯТ, ИГРАЮТ, ПИШУТ, ЛЮБЯТ, НЕНАВИДЯТ). В таком мире число слов, которые коммуникаторы должны выучить в случае синтаксического языка, равно СУММЕ действующих лиц, действий, мест, времен, а в несинтаксическом языке оно равно их ПРОИЗВЕДЕНИЮ, то есть величине столь гигантской, что наша память просто не вместила бы такое число слов.
Иными словами, синтаксис удобен для аналитического разума в комбинаторной среде. Он позволяет использовать преимущества комбинаторики, то есть придает конечному числу средств бесконечные возможности. Без синтаксиса человеческий язык никогда не достиг бы своей нынешней огромной выразительной силы. И потому переход от несинтаксического языка к синтаксическому был гигантским шагом в эволюции человеческого общения. А поскольку математическая модель развития языка показывает, что естественный отбор мог поддержать нововведение — появление синтаксиса — лишь в том случае, когда число требуемых сигналов превышало некую величину, можно понять, почему только люди прибегли к синтаксическому типу коммуникации, то есть, стали пользоваться более сложным языком.
