Филарет утомлен был брачными делами. Неженатый сын-государь вступил в возраст такой зрелости, когда о внуках думают. «Инокиня» Марфа Ивановна наконец склонила к браку по своему вкусу. Михаил Федорович «нехотя, но из послушания» принял княжну Марию Долгорукову из семьи родовитой. В сентябре 1624 года была свадьба. В первый день «великая радость». На второй день «царицу испортили». Замечено, хранителем брачной постели «в подклете» был известный нам Федор Шереметев. Отец новобрачной государю «челом бил о недружбе Шереметева». Что произошло, до сих пор не известно. Густой туман спустился. Наконец Михаил Федорович избрал себе в супруги Авдотью Стрешневу. Царь не испытывал радости, как при встрече с Марией Хлоповой. Стрешневу «ввели в царские хоромы» за три дня до свадьбы.
Патриарх Московский Филарет
Потом свадебные неурядицы повторились. Сын Михаила Федоровича Алексей остался без родителей в юном возрасте. Собраны были в Москве для смотра красавицы, девицы-невесты. Алексей полюбил с первого взгляда Евфимию Всеволожскую, дочь рязанского помещика. Евфимию «ввели во дворец», нарядили в царскую одежду… Когда вывели к жениху, ей стало дурно, упала в обморок. Любят изображать исторические беллетристы: выходит юная невеста в сияющей одежде и падает… Шведские дипломаты подкупили подьячих; они сообщили, что девица упала от страха. Или от духоты. Написали шведы в донесении: «Вельможи заключили, что она подвержена падучей болезни, и увезли на время из Москвы, чтобы узнать, что с ней будет. Родители взяты под стражу. Если припадок повторится, будут сосланы за обман». Говорили о непомерной тяжести платья и украшений. Известная версия содержится в записках придворного врача Коллинза: «.Так завязали волосы на голове, что упала в обморок. Тотчас объявили, что у нее падучая болезнь.» Коллинз обвинял воспитателя царя, боярина Бориса Морозова, который ему явно не нравился. «Он приказал.» Но ценность сообщения сомнительна — Коллинз подбирал московские слухи. Подобно Хлоповой, Всеволожская была немедленно сослана. Посольский подьячий Катошихин, бежавший в Швецию, объяснял в записках для иноземной публики, что знатные придворные в Москве готовы учинить любое насилие, когда царь самовольно выбирает невесту. «Извести для того, что надеются, что царь возьмет дочь великого боярина или ближнего человека.» Евфимию с родителями увезли в Сибирь, потом отправили в родные места и «никуда отпущать не велено». Лет через 15, вспоминал Коллинз, она сохранила необыкновенную красоту, хранила кольцо и платок, что вручил ей царь. Для утешения прислали Евфимии брачную постель и одеяло на соболях с горностаем. «Со времени ее высылки из дворца никто не замечал никаких признаков болезни», — заключил Коллинз.
Алексей Михайлович Романов
Второй брак Алексея Михайловича сопровождался набором привычных неурядиц. Престарелый царь семь месяцев смотрел и отбирал девиц. Когда начался «вторичный смотр», «воровские письма» с разоблачениями появились в Кремле у царского крыльца.
Народ стал дерзкий. Собрали образцы почерков приказных, служивших в Москве, но полного сходства не нашли ни у кого. Схватили Ивана Шихирева: был возмущен, что отвергли его племянницу, хотел подкупить придворного врача. У Ивана нашли траву «толченую». В «распросе в пытке у огня» кричал: трава — зверобой лечебный, с вином как мочегонное пил.
Время пришло иное, интриги напоминали скоморошье представление. Некто Петр Кокорев сказал при всех насмешливо: «Лучше бы они девиц своих в воду пересажали (утопили), нежели к смотру царскому привозили!» Услышали, донесли. Обиженный царь приказал громогласно объявить: «Таких непристойных слов, как Кокорев говорил, не говорить.» От великого ума в указе повторялось: «Лучше бы они девиц своих в воду пересажали.»
Впоследствии выбор «царской невесты» занял место среди святочных забав. Деревенские девушки сходились в хоровод, самая бойкая выходила из круга, называлась «царевень».
Она запевала: «Мне девиц смотреть, красавиц выбирать!» Хор подпевал:
«Коя прехороша, коя лучше всех.» «Царевень» всматривалась, восклицала: «Эта прехороша, эта лучше всех!»
И выводила девушку из круга. Запевки и ответы повторялись до тех пор, пока не образовывалась вереница, которую вела за собой «царевень».
На том игра заканчивалась.