Знание-сила, 2009 № 04 (982) - [46]
В каких же временах — неизвестных людям предыдущих эпох — живет человек сегодня?
Во-первых, это — быстрое время. Индивидуальное «теперь» быстро переходит в прошлое, сменяясь другим «теперь». Мгновение остается уникальным, запечатленным в логике парадокса и экзистенциальном переживании. Что такое «прошлое»? — Индивидуальные «теперь», утерянные, недопойманные, но закрепленные в стандартных координатах. Прошлое социально стабильно, но обезличено. Настоящее и прошлое разделяются как индивидуальное смысловое «Я» (мгновенное, но мое) и его социализованное продолжение («не-мое мое»). Характер же будущего — промежуточный. Он зависит от взаимодействия между прошлым и настоящим.
Во-вторых, это — сверхбыстрое время. Вычлененное «теперь» становится коллективной картиной мира, а прошлое и будущее разлетаются как индивидуальные экзистенциалы. Что есть «прошлое» в таком случае? То, что не удалось запомнить, рассмотреть, запечатлеть в быстром потоке информации, в стремительно мелькающей ленте новостей. А что есть будущее? То, что не удалось взять для жизни из информационного материала. Большой экран мира, транслирующий «теперь», мерцает в центре, за его рамкой — рой из осколков индивидуального, невоплощенного.
В первом случае настоящее индивидуально, исчезающе мало. Во втором — индивидуальны, исчезающе малы прошлое и будущее. Гулливер уже не может подстроиться к слишком быстро меняющимся вокруг него мирам. Он привык жить в историческом мире, регулирующем его «Я» мифоповествовательными циклами внутри продвигающей линии прошлое-настоящее-будущее. Алисе же предложено стать столь эластичной, так быстро менять размерности, что из викторианской девочки должно выйти нечто подобное скорее контейнеру для эмбриональных «Я», быстро развертывающихся по сигналам среды, чем устойчивому сознанию.
Можно назвать, по крайней мере, одно событие начала XXI века, в котором индивидуально-психологическое и глобально-электронное «теперь» совпали.
11 сентября 2001 года телевидение всех стран мира транслировало самолетную атаку террористов на небоскребы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Американскую трагедию в режиме реального времени наблюдали миллиарды людей. Своей наглядностью и шоковой внезапностью она превзошла гораздо более масштабные катастрофы прошлого. Событие было одновременно всемирно-историческим и экзистенциальным.
До сих пор историзм события оценивался постфактум. Только потом — и заглавные исполнители судьбоносного действия, и статисты — узнавали, какие минуты роковые им довелось пережить. Их эмоции и впечатления были подверстаны под уже установленный масштаб произошедшего. Манхэттенский случай выбивается из указанной последовательности. Здесь размер события устанавливается не умозаключениями. Он увиден всеми и сразу на экране телевизора. Его глобальная визуальность не позволяет подвергнуть масштаб 11 сентября сколько-нибудь существенному рациональному пересмотру. Динамика психологических переживаний слита с конструированием исторического события.
11 сентября создает методологическую коллизию.
11 сентября 2001 года
Раньше историографическая фактура конструировалась постепенно, при устойчивом разделении труда участников дела. Историки собирали свидетельства, восстанавливали ход события, составляли архив. Бумаги копились, складывались, пылились, время от времени ворошились. Фактическое течение событий пропускалось через детерминистские обобщения.
В этом процессе история и психология были отделены друг от друга — науке о прошлом отводилась работа превращения индивидуальных свидетельств в коллективный опыт. За психологией оставалась прерогатива непосредственности. В лучшем случае ей отводился отдельный слой исторической детерминации. В гиперсобытийной истории, или постистории, такое разделение труда уже под вопросом, поскольку ее мега- и микроизмерения сводятся внезапно, необычайно быстро и глобально. Непосредственное переживание события человеком, феноменология его восприятия если и не совпадают, то входят в острое соприкосновение со складыванием мегафактуры истории.
Разумеется, я не утверждаю, что в XXI веке все крупные общественные вехи будут состоять из взрывов и катастроф, транслируемых масс-медиа в режиме реального времени. Но несомненно, что 11 сентября открыт особый формат события: предельный, рамочный. С одной стороны, он глобален, то есть отвечает критерию всемирно-историчности, с другой стороны — экзистенциален, то есть затрагивает практически каждое индивидуальное «Я» на планете. Более медленные, собственно исторические, режимы опосредования индивидуального коллективным оказываются внутри гиперсобытийной размерности. Для традиционных методов работы с историей — это совсем не благо. Они оказываются как бы закупоренными и задавленными в «теперь» огромной массой свидетельств.
Выпуск к годовщине 11 сентября 2001 года книги и DVD «In Memoriam: New York City 9/11/01» предуведомлялся экранным сообщением о том, что террористическая атака на ВТЦ — самое документированное событие человеческой истории. Роковой день отснят и показан по минутам и секундам, в мириадах ракурсов и позиций, глазами и во мнениях тысяч его свидетелей и участников, снаружи и внутри падающих небоскребов. «Однако, — уныло констатирует исследователь этого документального изобилия, — ирония в том, что насыщенное информационное освещение, последовавшее за атакой 11 сентября, и несметная фиксированная документация (и воспоминания очевидцев) этого дня, служат коллапсу памяти о нем. Пространство истории и для истории, похоже, сжимается. Мерцающие кадры телевидения сооружают мгновенную историю, которая насыщает наш интенсивно и экстенсивно транслируемый век и, в конечном итоге, сокрушает память визуальными образами, часто взятыми из телевидения или воображаемыми там».
