Знание-сила, 2009 № 01 (979) - [17]
Значит, мы не можем поставить задачу поиска новых, еще неизвестных явлений, новых минералов, новых видов животных и растений? Такая задача — точнее, желание, конечно, существует, но обратим внимание: ставя вопрос, фиксирующий незнание, мы хорошо знаем, что именно нам надо искать, что исследовать, и это в принципе позволяет найти соответствующий метод, то есть построить исследовательскую программу. В случае поиска неизвестного такого особого метода быть не может, ибо нет никаких оснований для его спецификации.
Целенаправленный поиск неизвестных — точнее, неведомых явлений — невозможен. Мы должны просто продолжать делать то, что делали до сих пор, ибо неведение открывается лишь побочным образом. Можно поставить задачу поиска видов животных или растений, не предусмотренных существующей систематикой. Вероятно, они есть. Но что делать биологу для их поиска? То же, что и раньше: пользоваться существующей систематикой при описании флоры и фауны тех или иных районов. Поэтому задачи или вопросы, направленные на фиксацию неведения, мы назовем праздными в отличие от деловых вопросов или задач, фиксирующих незнание. Праздные задачи не образуют научной программы, не задают конкретной исследовательской деятельности.
После открытия Австралии правомерно было поставить вопрос о населяющих ее животных, об образе их жизни, способах размножения и т.д. Это составляло сферу незнания. Но невозможно было поставить вопрос о том, в течение какого времени кенгуру носит детеныша в сумке, ибо никто еще не знал о существовании сумчатых. Это было в сфере неведения. А вот сказать нечто подобное об «открытии» Галле планеты Нептун — нельзя. На первый взгляд оба случая идентичны: биологи открыли новый вид, Галле обнаружил новую планету. Но никакие данные биологии не давали оснований предположить существование сумчатых. А Нептун теоретически предсказал Леверье на основании возмущений Урана. Их обнаружение — тоже не из сферы неведения: существовали теоретические расчеты движения планет, и вопрос об их эмпирической проверке был вполне деловым вопросом.
Уточним в свете сказанного понятие «открытие» и противопоставим ему «выяснение» или «обнаружение».
Можно выяснить род занятий нашего знакомого: обнаружить, что он летчик. Это из сферы ликвидации незнания. Галле не открыл, а обнаружил планету Нептун. Но наука открыла сумчатых животных, явление электризации трением, радиоактивность и многое другое.
Открытия такого рода часто означают переворот в науке, но на них не выйти путем целенаправленного поиска. Из незнания в неведение нет рационального пути. С этой точки зрения, так называемые географические открытия — это чаще выяснение или обнаружение: при наличии географической карты и системы координат возможен деловой вопрос о наличии или отсутствии островов в определенном районе океана или водопадов на еще неисследованной реке. Поэтому точнее сказать, например, что Ливингстон не открыл, а обнаружил или впервые описал водопад Виктория.
Открытие — соприкосновение с неведением. Особенность открытий — то, что их не достичь путем постановки соответствующих деловых вопросов: существующий уровень развития культуры не дает для этого оснований. Принципиальную невозможность постановки того или иного вопроса надо при этом отличать от его нетрадиционности в рамках той или иной науки или культуры в целом. Легче всего ставить традиционные вопросы, которые, так сказать, у всех на губах, труднее — нетрадиционные. Неведение же — вовсе за пределами нашего целеполагания.
Способны ли мы как-то оценить сферу неведения или потенциал науки поддается оценке лишь в части незнания? Начнем с того, что вопрос о том, какие явления нам еще неизвестны, нельзя смешивать с вопросом о существовании таких явлений.
В общем плане на последний вопрос нетрудно ответить: вероятно, такие явления существуют. Ответ можно даже усилить: несомненно, они существуют. И я уверен: большинство ученых примет и эту усиленную формулировку, — у них есть для этого основания. То есть принцип Гийома ориентирован не только на незнание, но и на неведение.
Вопрос о существовании неведомых явлений не требует их характеристики. Его можно трактовать как вопрос не о мире, а о познании, о состоянии той или иной области науки, о том, можно ли в этой области ждать открытий. Мы постоянно даем такого рода оценки и от одних областей ждем больше, чем от других. На каком основании?
Прежде всего — на основании предыдущего опыта. В этом плане бросается в глаза разительное неравноправие научных дисциплин: одни из них на протяжении своей истории дали человечеству наиболее принципиальные открытия, другие — почти не имеют их вообще. Конечно, это накладывает определенный отпечаток и на наши ожидания.
Бросается в глаза и связь этой способности делать открытия с использованием технических средств исследования, с наличием постоянно растущего арсенала приборов и экспериментальных установок. Вспомним о роли микроскопа в открытии мира микроорганизмов, о роли телескопа в развитии астрономии, начиная с открытия Галилеем пятен на Солнце, о роли фотопластинки в открытии рентгеновских лучей и радиоактивности. Да, богатый технический арсенал науки обогащает мир незнания, но это и окно в мир неведения. Правда, открывается это окно не на уровне целенаправленных акций, а случайным и побочным образом.
