— А каковы ваши собственные планы — хотя бы ближайшие?
— Например, мы запланировали большой цикл — фильмов 15 — 20 — по истории научной фантастики; уже есть готовые сценарии. Он будет строиться тематически и состоять из двух частей: о прародителях идей — и о том, как эти идеи потом осуществлялись. Самое привлекательное здесь — не в том, чтобы рассказывать о классических, хрестоматийных фантастах вроде Жюль Верна или Уэллса, но в том, чтобы открывать малоизвестные имена. Вот, скажем, путешествие на Луну: обычно считают, что это придумали фантасты XIX века. Ну, в более-менее развернутом виде об этом действительно писали в XIX — XVIII веках, но первые идеи путешествия на Луну относятся к III — IV векам до нашей эры. И подводную лодку впервые описал, оказывается, не Жюль Верн, а Кампанелла. Вряд ли кто-нибудь предполагает, что фантастом был проклятый всеми Фаддей Булгарин, — а ведь он писал фантастику! И таких фигур довольно много. Это и будет «приправой», которая позволит сказать нечто новое, чего люди даже не предполагают.
Еще у нас задуман проект — собственно, мы это уже делаем — об истории кино и телевидения с точки зрения технической вооруженности и творческих идей. До сих пор история кино и история телевидения всегда существовали отдельно друг от друга, не смешиваясь. Мы впервые будем рассматривать их одновременно: взаимовлияния, пересечения...
— Самое удивительное в том, что вы говорите, признаться — это общая оптимистическая интонация. Более привычно слышать, что у нас некогда было качественное научно-популярное кино, а потом оно кончилось. Так ли это, и если да, то с чем вы это связываете?Ведь люди, которые это делали, в основном еще живы...
— Дело в том, что исчез государственный заказ. Такого государственного планирования создания научно-популярных фильмов, на которые тратились большие деньги, больше нет. В советские годы работали, по крайней мере, четыре крупные студии: в Москве, Ленинграде, Киеве и Свердловске — они выпускали до тысячи фильмов в год, и многие из них очень хорошего качества. Это кончилось. Просветительство перестало финансироваться точно так же, как и наука.
— А сейчас государство в этом совсем не заинтересовано?
— Я думаю, пройдет некоторое время, и поймут, что так невозможно. Ведь мы же все эти годы живем сегодняшним днем. А для сегодняшнего дня, конечно, просветительство не нужно. Просветительство — это забота о будущем. А если этой заботы нет, если будущее не интересует, то нет и средств на эти дела.
Но, кажется, слава Богу, происходит некий поворот в области образования. Это то, что должно быть заботой государства. Думаю, этим обязательно начнут заниматься.
— Если сравнить советское время и нынешнее, когда вам было легче работать и когда — интереснее?
— Легче было, конечно, тогда. При советской власти все-таки считалось обязанностью думать о подрастающем поколении и вообще о том, что нужно готовить себя к будущему. Поэтому просветительские задачи обязательно возлагались на все средства массовой информации: и на печать, и на телевидение. Сейчас дела обстоят плохо.
Государственной поддержки практически нет, и то, что делается, делается в основном во исполнение каких-то обязательств, которые подписывают хозяева каналов и в соответствии с которыми они должны некий процент эфирного времени выделить на просвещение. Но они это обходят — скажем, за счет покупки зарубежных научно-популярных сериалов, связанных с историей, географией, приключениями, космосом... Это гораздо дешевле. То есть эфир более-менее заполняется. А на то, чтобы производить собственную продукцию, мало средств.
Но интереснее — безусловно, сейчас. Раньше, что бы мы ни сделали, все шло в эфир. Можно было просто посадить перед камерой академика, который что-то такое рассказывал — мы ведь все «Очевидное — невероятное» строили на диалоге Капицы с разными учеными, и не все из них могли популярно объяснить, чем они занимаются, все равно смотрели!
А сейчас надо придумывать. Да, трудно, да, мало времени, да, эфир нам дают в основном ночью. Но это и заставляет искать приемы рассказа, вырабатывать драматургию... Я вообще думаю, что с точки зрения развития искусства популяризации сейчас — благодатное время.
Беседовала Ольга Балла
Михаил Розов
Кто такой незнайка?
Михаил Александрович Розов — доктор философских наук, ведущий научный сотрудник Института философии РАН, профессор УРАО. Специалист по эпистемологии и философии науки.
Мы привыкли считать: знание, если оно фундаментально, — ценность само по себе и необходимый элемент духовной культуры. А можно ли ценить незнание? Если студент не знает предмета, он плохой студент; если специалист не знает чего-то существенного в своей области, он плохой специалист; если кто-то не знает, что такое закон всемирного тяготения, он просто некультурный человек.
Но, говоря так, мы смешиваем незнание и невежество.
Одно дело — не владеть уже полученными знаниями, вошедшими в арсенал культуры. Совсем другое — не знать того, чего еще не знает никто. В первом случае мы можем употреблять термин «невежество», и то с оговорками. Да, время энциклопедистов прошло, и каждый неизбежно будет «невеждой» в какой-то области. Но считать ли невеждой того, кто четко осознает свое незнание? Скорее, невежда тот, кто ничего не осознает.