Знание-сила, 2008 № 12 (978) - [42]
Напротив, для Лао-цзы Вселенная была важнее Человека. Природу же движут две другие сущности: Дао и Дэ. Первый из этих иероглифов греческий натурфилософ назвал бы Мировым Законом, а поздний европейский физик — Принципом Инерции. Это — символическое описание естественного хода вещей. Для чего, в таком случае, нужен еще один иероглиф — Дэ? Для того чтобы описать любые движения, происходящие НЕ по инерции! Вероятно, Ньютон назвал бы Дэ — Силой; Аристотель — Импульсом; но Лао-цзы вдохновился иною аналогией.
Первичный смысл иероглифа Дэ — росток, прорастающий из семени. То есть необратимый и неповторимый процесс развития: рождение новых структур из старых объектов, появление новых свойств у привычных вещей. Все это — в согласии с высшей гармонией природы, которую человеческий ум постигает лишь в малой степени. И вмешивается в этот процесс, в меру своего понимания сути дела...
Людей с таким мировоззрением в Китае называют «даосами»: считается, что они вполне следуют мировому закону Дао, но при этом наделены свыше большим ресурсом Дэ. И тратят этот ресурс «благодати», вмешиваясь порою в природные или общественные неурядицы, чтобы гармонизировать неоптимальное течение человеческих дел.
Лао Цзы
Так поступил Лао-цзы, опубликовав свою доктрину в книге «Дао Дэ цзин», содержащей всего 5000 иероглифов. Так же действовал Конфуций, создавая в княжестве Лю училище для воспитания новых поколений гуманных мудрецов и правителей. Через сто лет после смерти Конфуция так рассуждал Платон. Он основал в Афинах Академию, преследуя ту же благую цель: рационализировать и гуманизировать буйную толпу демократов, сдуру осудивших на смерть великого западного «даоса» — Сократа.
Но создатели империй обычно рассуждают иначе. Великий канцлер Ли Сы ставил во главу угла не Дао, Дэ или Жэнь, а Фа — закон, изобретенный правителем ради упрощения стихийной пестрой реальности. В такой импровизации правитель всегда прав: ведь он получил свои полномочия прямо от Неба!
Именно так рассуждал на западе Александр Македонский, замышляя покорение и освоение Персидской державы. Мудрый Аристотель смотрел на вещи гораздо трезвее; но он не пытался привить эту трезвость своему неуемному ученику. Если у македонской молодежи накопилось много творческой энергии (Дэ) — пусть истратят ее с наибольшей пользой для греческой науки! Полтораста лет назад персы попытались переделать Европу на свой лад: ничего у них не вышло. Пусть теперь греки и македонцы попробуют переделать на свой лад Азию: результат предугадать невозможно, поэтому нужно ставить эксперимент! Только так можно постичь Дао человеческой истории: быть или не быть всемирной державе в Средиземноморье и на Ближнем Востоке?
Сам Аристотель не надеялся дожить до исхода великого опыта — и потому мудро отступил на задний план, завершив обучение Александра и его товарищей. Напротив, Ли Сы в Китае не хватило этой мудрости. Он железной хваткой держался за власть, чтобы самому провести необходимые реформы (Фа) в Поднебесной ойкумене. Почти все ему удавалось — и железный канцлер не замечал, как испаряется его Дэ, а реформы встречают все большее стихийное сопротивление.
Смерть властелина Цинь Ши застала канцлера врасплох. Он понял вдруг, что давно стал объектом общей ненависти; старший сын императора наверняка сошлет его в деревню или даже казнит! Мудрец-даос в такой ситуации совершил бы самоубийство, ни о чем не жалея. Но Ли Сы пожалел себя — и заставил умирать других, сговорившись с придворными евнухами. Те его вскоре предали — и великий министр умер под пыткой, проклиная свой запоздалый эгоизм.
Аристотель мог бы предсказать судьбу Ли Сы без особого труда. Но можно ли избежать такой судьбы, ввязавшись в дела Власти? Этот вопрос неразрешим в теории: опять нужно ставить опыт, рискуя своей жизнью. Так рискнул в Афинах Сократ — и выиграл научное бессмертие, проиграв старческую жизнь. Так же рискнул в Китае Чжан Лян — знатный юноша из царства Чу, чьи правители были истреблены воинами державы Цинь.
Юный подпольщик решил приложить все силы, чтобы сокрушить людоедский режим Цинь. Дважды он устраивал покушения на жизнь Цинь Ши: оба раза безуспешно. Соратники бунтаря гибли; но сам он уходил от погони, меняя одежду и имена. Ясно было, что судьба бережет его для больших дел — как бережет она царя Цинь Ши и министра Ли Сы. Чей запас Дэ иссякнет раньше?
Гибель Цинь Ши и Ли Сы окунула Поднебесную ойкумену в бездну гражданской войны. Чжан Лян начал присматриваться к самым удачливым партизанским командирам: кто из них готов прислушаться к тихим советам опытного политолога?
Нечаянным избранником судьбы стал вчерашний крестьянин Лю Бан из царства Хань. Сам не будучи выдающимся воеводой, он удачно использовал таланты других вожаков и головорезов. Ему не хватало хорошего начальника штаба — и Чжан Лян идеально вписался в эту должность. Многие ему завидовали, но Лю Бан отвечал ревнивым командирам: «Вы — мои соколы и борзые псы; он — мой сокольничий и выжлятник!»[*На охоте — конный слуга, который мчится впереди собачьей своры.]
Тихо, но верно армия Лю Бана шла от победы к победе. Его соперники ничего не могли противопоставить хитрым планам военачальника Чжан Ляна. Через пять лет после крушения империи Цинь на смену ей пришла новая самозванка — Хань. Окажется ли она более долговечной? Можно ли безболезненно перейти из ускоренной боевой жизни (где правит Дэ) в мирную жизнь, где властвует Дао?
