Знание-сила, 2008 № 10 (976) - [35]
И наконец, кто же чемпион по долгожитию? Это черепаха. Одна из черепах, известная как «мавританская», отпраздновала 152 года, и, как предполагают некоторые биологи, возможно, она доживет до 200 лет.
Кирилл Журавлев
От пациента — до психолога-практика
Кирилл Журавлев — психолог и философ, специалист по современной социальной философии, когнитивным наукам, метапсихологии, философии языка. Учился у выдающихся зарубежных и отечественных психологов: Джанетт Рейнуотер, Маргарет Руфлер, Станислава Грофа, Алексея Леонтьева, Виктора Кагана. Его авторские курсы, прочитанные в МГУ, Институте иностранных языков, Московском психолого-социальном институте, неизменно пользовались популярностью у слушателей. Однако свой путь в науку он начинал не студиозусом, а испытуемым — пациентом психиатрической клиники. По-другому и быть не могло, полагает он. Ведь познания в области психологии у выпускников медицинских и психологических вузов, никогда лично не проходивших курс лечения, как правило, крайне поверхностны.
Мы предлагаем авторизованную запись беседы с К. Журавлевым, сделанную Евгением Белжеларским.
Мой интерес к психологии, психиатрии и вообще к наукам о человеке начался с больничной койки в клинике имени Кащенко. Попал я туда из- за нежелания служить в Советской армии. Скрывался, не отвечал на звонки, уклонялся от повесток. Против меня возбудили уголовное дело по факту уклонения от призыва.
Ждать больше было нельзя. Оставалось сдаться в психоневрологический диспансер, получить направление в «психушку» и «косить» от армии, зарабатывая себе диагноз. Так делали представители богемы 80-х. Мы жили тогда весело — занимались музыкой, литературой, живописью, собирались на кухне, что-то обсуждали. А чтобы как-то существовать, устраивались дворниками, сторожами, кочегарами в котельные... Я одно время занимался промышленным альпинизмом, красил радиовышки, высотные дома. Фактор риска для жизни при оплате труда учитывался — месяца за три можно было заработать столько, чтобы потом целый год жить, занимаясь только тем, что любишь.
Чтобы не пойти по призыву, достаточно было, как тогда говорили, «семерки». 7Б — код заболевания под названием «психопатия». В справочнике по психиатрии под редакцией академика Снежневского читаем: «Нарушение адаптации вследствие выраженных патологических черт личности, их тотальность и малая обратимость. Это состояние отличается от психоза, например от шизофрении или маниакально-депрессивного психоза, тем, что не имеет прогредиентности — развития болезни, динамики. Некто родился и вырос с рядом неадаптивных черт. В течение жизни они не меняются. Ухудшения картины заболевания нет, но здоровым человек не считается». Всю эту теорию я изучил за полторы недели, обложившись специальной литературой, и к врачам отправился во всеоружии.
Я думал, меня сочтут симулянтом, коим я по сути и был. Опытные врачи раскусят хитреца. Вышло наоборот: нужный диагноз я получил легко. Тогда это казалось мне загадкой. Разгадал я ее позже.
Дело в том, что в психиатрии, в отличие от других разделов медицины, не раскрыто понятие «нормы». Его содержание пусто. Если человек попал в палату и общается с врачом, если о нем говорят на языке психиатрии — его состояние будет описано в терминах патологии, а не нормы. Психиатрия умеет говорить лишь на языке болезни.
Получив психологическое образование, я хорошо это понял. Известный психолог Филипп Зимбардо описывал, как дипломированные психологи, разъезжая по штатам, эксперимента ради обращались в психиатрические лечебницы, жаловались на здоровье и получали любые диагнозы, умело имитируя разные заболевания — от невротических расстройств до реактивных состояний и психозов. Ведь единственный источник информации при диагностике психического расстройства — то, что человек о себе говорит, и как он себя ведет. Ну, еще анамнез — часть истории болезни, которая составляется со слов самого больного и его родственников. При достаточной компетенции это легко сфальсифицировать.
В конце 80-х это не приходило мне в голову. Я штудировал советскую психиатрическую литературу, чтобы построить картину заболевания, близкую к чертам моей личности и особенностям биографии, сыграть свой синдром возможно убедительнее. Проигрывать было нельзя: я подвергался уголовному преследованию как «уклонист», попасть в хорошее место в армии не было шансов. Впрочем, все эти познания мне пригодились, когда я задался целью понять, как устроена психиатрическая практика, каковы ее культурные и антропологические основания, неявные предпосылки и допущения, мифы...
Придя в ПНД, я имел жалкий вид. Мне тут же выдали направление в больницу имени Кащенко.
Там я попал в «острое» отделение, где большинство пациентов проходили судмедэкспертизу. Порядки были своеобразные: что-то среднее между армией и тюрьмой, но чуть помягче. Лежали там и насильники, и серьезные уголовники-рецидивисты, и несколько человек из армии — во время службы они кого-то убили. Все личные вещи у нас отобрали, выдав взамен страшные синие робы. Ничего похожего на больничные палаты в привычном понимании. Эти помещения, коек на 20, походили скорее на казармы. На всех окнах были решетки. На ободранных койках лежали в основном полуграмотные люди. Я пил с ними чифирь, они показывали мне устройство для кустарного татуажа, сделанное из гитарной струны.
