Знание-сила, 2007 № 05 (959) - [28]

Летом 1943 года, после окончательной ликвидации гетто, умонастроение Хозенфельда бесповоротно меняется. Туманная мечтательность, взыскующая нового удивительного будущего, уступает место отчаянным прозрениям: «Вот уж зверье. После этого ужасного массового убийства евреев мы проиграли войну. Мы запятнали себя неизгладимым позором, несмываемым проклятием. Мы не заслуживаем пощады, все мы виновны... И мы, дураки, верили, что они [нацистские руководители] принесут нам лучшее будущее. Любой из нас теперь должен стыдиться того, что хоть в чем-то поддакнул этой системе».

В конце декабря 1943 года денщик Хозенфельда, просидевший до войны полтора года в концентрационном лагере, тайком рассказывает ему об «ужасных мучительствах», которым подвергают людей эсэсовцы. Офицер заносит в дневник следующий реквием «поколению победителей»: «Можно только догадываться, как мучают несчастных поляков и евреев, если они обращались так со своим соотечественником. Но, спрашиваю я себя, откуда берутся эти нелюди? Раньше редко когда доводилось слышать что- нибудь о маниакальных преступниках. И вдруг их сразу объявились десятки тысяч. И во главе стоят те самые люди, которые одобряют, благословляют и, видимо, предписывают подобные методы обращения. Теперь становится ясно, почему они могут удержаться лишь с помощью насилия и лжи и почему ложь призвана скреплять всю эту систему. Теперь весь народ, не успевший вовремя избавиться от этой язвы, обречен на гибель. Эти подлецы пожертвуют всеми нами. Сами, потерпев поражение, они и нас хотят увлечь за собой. Я думаю, в истории человечества нет другого такого примера, когда за преступления, совершенные сравнительно небольшой группой, должен расплачиваться весь народ, поскольку этот самый народ был слеп, слишком труслив и чересчур погряз в безнравственности, чтобы дать отпор преступникам».

Для себя самого он сделал единственный вывод: посреди беспощадной бойни, где каждый готов был стать мародером, насильником и убийцей, этот стареющий офицер принялся истово следовать традиционным представлениям о добре и зле, заповедям давно попранной морали (так в большевистской

России Иван Павлов начал картинно креститься при виде каждого храма). На службе Хозенфельд сделался беспощадным педантом, держась всякой буквы законности, буде она была не отменена, а в свободное время тайком помогал преследуемым — полякам и евреям, не боясь, что и сам может оказаться в списке жертв.

Хозенфельд усвоил в христианстве его важнейшую доминанту — способность сострадать другому

Его отношение к своему непосредственному противнику, «бандам террористов», из-за бесчинств которых немцы вынуждены уже четвертый год подряд держать в Польше ограниченный воинский контингент, окончательно меняется. Особенно его отталкивает повседневная жестокость. Будни оккупационной армии неотделимы от будничных расстрелов. Он и раньше с ужасом записывал о такого рода бытовых случаях. Так, 4 декабря 1940 года были казнены два молодых поляка, которые «набросились с кулаками» на солдата вермахта, «обесчестившего польскую девочку. Если вдуматься в это происшествие, теряешь всякий интерес к солдатской службе. Что за странное представление о праве! Если бы в Германии [молодые люди] так поколотили зарвавшегося француза, к ним отнеслись бы как к героям отечества».

В августе 1944 года — давно ожидаемый взрыв. Планы мирного урегулирования в Польше окончательно перечеркнуты. Стало ясно, что порядок, который Германия принесла в Польшу, там никому не нужен, кроме горстки коллаборационистов. Польше нужна свобода. Кажется, все население страны вошло в состав незаконных бандитских формирований.

Началось Варшавское восстание.

В эти дни Хозенфельд указывает генерал-лейтенанту Райнеру Штаелю, коменданту Варшавы, на то, что бойцы Армии Крайовой носят красно-белые нарукавные повязки — знак принадлежности к польским вооруженным силам, а потому в случае захвата их в плен нужно относиться к ним как к военнопленным, а не как к бандитам, то бишь нельзя убивать их на месте. Генерал холодно замечает, что такого государства, как Польша, нет, и, значит, нормы международного права не могут распространяться на этих людей. Однако его строптивый подчиненный не унимается и теперь, нагло заявляя, что в Лондоне существует польское правительство в изгнании и что каждый народ имеет право сражаться за свою независимость. Представьте себе офицера, который пару лет назад с пеной у рта принялся бы отстаивать правительство Масхадова на совещании в российском Генштабе. Таков Хозенфельд, «агент старорежимной законности и морали» на службе нового национального Рейха.

Спор бессмыслен. Два военных юриста, к которым генерал отослал «вольнодумца», подтвердили правоту командующего. Хозенфельд шокирован: «Я сказал оберштабсрихтеру Коху: «Значит, пленные, по вашему мнению, бандиты и должны быть расстреляны?» «Конечно!» — парировал он. Оберштабсрихтер Йет присоединился к данному мнению. Я ответил: «Я усматриваю в этом нарушение международного права». Он: «Вы не можете нести за это ответственность, все решает генерал». Тогда я вновь направился к генералу Штаелю и изложил ему мнение юристов. Он сказал: «Мы не занимаемся расстрелами, это относится к компетенции СД или полиции. Так что это не касается вас. Вы займетесь допросами пленных, а потом будете передавать их людям из СД. Выполняйте мои приказания! Все».