Учителя из Коми, Ингушетии, Мордовии и Чувашии, из Иркутска, Астрахани, Нижнего Новгорода и Воронежа, Таганрога и Пензы, из сельских школ Тамбовской, Ростовской, Саратовской, Тверской, Челябинской и Свердловской областей, Татарстана и Красноярского края, не первый раз работавшие на конкурс, собрались в подмосковном пансионате на тренинг-семинар, чтобы обсудить проблемы и трудности исследований нового, шестого конкурса, встретиться с его организаторами и со специалистами по архивному делу и устной истории.
Они были раскованны, свободны, задавали множество вопросов, часто содержавших уже и собственную позицию, непринужденно рассказывали каждый свои случаи из практики, делясь опытом, откровенно высказывались и о нынешних своих трудностях, и о своей оценке событий прошлого века. Все это происходило не только в отведенные для дискуссий часы, но и между докладами, в перерывах между заседаниями, за обедом, вечером в комнатах и холлах пансионата.
Научный сотрудник Института высших гуманитарных исследований Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ) Анна Минаева поделилась с учителями, которые, по сути, стали уже ее коллегами, опытом современных фольклорных экспедиций. Я не случайно сказала "современных" - наряду с традиционными появились новые фольклористы, которые не записывают частушки, былички, поговорки и поверья, а работают с рукописями и рассказами наших современников о их жизни и быте советских времен, семейными преданиями о коллективизации. репрессиях, войне — короче говоря, практически делают то же самое, что старшеклассники — участники конкурса.
И встречаются с теми же самыми трудностями, пытаясь "разговорить" собеседника. Спросишь осторожно: "Вот, говорят, теперь жизнь другая — а какая она была прежде, мы ведь не знаем" — может, сработает, а может, нет. Спросишь про то, как работал во время войны, — но фольклорист из Москвы по массовому ощущению вроде начальства; и герой наш заводит песню: во время войны наш завод выпускал столько-то чего-то, героическим трудом наших рабочих... ну, и так далее...
— Известный человек, который часто выступает со своими воспоминаниями в школах, — неважный выбор для исследования, — вторит Ирина Островская, научный сотрудник архива общества "Мемориал". — Тут больше вероятности услышать рассказ, полностью ориентированный на аудиторию, все говорится "как положено", обкатанными штампами, и сам человек давно не отличает правду от вымысла, в который успел поверить. Вам нужен обычный человек, всегда сидевший в сторонке, помалкивавший. Но его разговорить — тоже искусство, он всю жизнь не ходил в рубашках с короткими рукавами, чтобы не увидели номер на руке со времен концлагеря, и не надо никаких вопросов, не ваше дело. Ну, придет к нему ребенок, 13-16 лет, да еще не свой, а чужой — что он, заговорит сразу? Меня Юрий Рост учил, как надо брать интервью:
Знаменитый "вороном" в тридцатые годы внушал нуда больший ужас, чем мистичесний ворон Эдгара По. На фото: "вороном" доставляет подсудимых на процесс по Шахтинсмому делу
Ты в него влюбись. До беспамятства влюбись. И иди к нему не на три часа, после которых свидание уже назначено, а на сколько надо. И не раз, чтобы поверил, что он сам тебе интересен, что не по заданию, не ради оценки. И все равно может не получиться. Но отрицательный результат — тоже результат, его тоже можно описать.
Начальник Главного архивного управления Москвы В. Коровайников рассказал о том, как устроена вся архивная система страны, где сосредоточены документы разного типа и содержания, к кому в каком случае обращаться и как сделать это обращение максимально эффективным. Поскольку условия конкурса предполагают поиск документов в подтверждение записанных школьниками воспоминаний, учителя старались извлечь из этой встречи максимум практических сведений. Они никак не желали расстаться с докладчиком, хотя уже было время обеда, и архивист, не слишком по роду своей деятельности избалованный вниманием публики, удовлетворенно заметил потом, что он "оказался востребованным".
Вперемешку с вопросами они вспоминали собственный опыт работы в архивах.
— А нам жалостливые письма помогали, — делилась опытом одна. И кто-то тут же вспомнил военный архив в Подольске, работник которого сначала, как мог, тянул с ответом на запрос, а потом затребовал 12 тысяч рублей за список погибших на войне жителей одного из районов.
—Да уж, когда мы разыскивали документы о крестьянском бунте против раскулачивания в конце двадцатых, архивист МВД так с нами разговаривал, будто он — царь и бог, а мы—так, просители...
И эта же учительница из Иркутска в перерыве возмущалась:
— 1937,1938 — только эти годы репрессий и помнят, как же, тогда партийную элиту сильно проредили, а что с крестьянами творили за десять лет до этого!
— У нас в коллективизацию река Волхов красная от крови была, — добавил сосед.
А на одном из заседаний разгорелся спор вокруг главной идеи конкурса. Активистка этого движения юных историков заметила, что худшие, по ее представлению, работы она старается отсеять на предварительном этапе, сделав фильтром конкурс локального масштаба. Тут же ее обвинили в склонности к цензуре и в самоуправстве: на самом деле, любой желающий имеет полное право прислать свою работу прямо устроителям конкурса и помимо школы.