Знание-сила, 2004 № 09 (927) - [38]
Знаменитая Эйфелева башня — лицо Парижа— после Второй мировой войны взяла на себя функции телепередатчика. И тогда вслед за башней Эйфеля во многих странах стали появляться башни высотой в несколько сот метров.
Пальму первенства в 1975 году захватила канадская CNT (Canadian National Tower) высотой 553,5 метра. Второе место до сих пор остается за московской Останкинской башней (540 метров), построенной в 1965 году, третье — за величественной шанхайской (468 метров). Далее следуют телебашни в Куала-Лумпуре (421), Ташкенте (375), Берлине (365), Лас-Вегасе (350), Токио (333), Париже (320), Сиднее (304). В 1990-е годы "высотки" появляются, как правило, в развивающихся странах, в Европе и Америке многие телебашни из действующих превратились в уникальные архитектурные символы.
Екатерина Белоусова
Родины
Ну какой родильный обряд в наши-то дни! Обряд — это из обихода "человека архетипического", у которого представления о мире и о том, как в нем все взаимосвязано, совершенно не такие, как у человека современного, вроде нас с вами. Современный человек мыслит рационально, и мерило истинности его представлений — эксперимент. И вообще родами теперь занимается медицина, у нее, как у каждой специальной области, своя система описания мира, которая не имеет ничего общего с языком ритуала; мир теперь постигается, а не "заучивается наизусть", как прежде.
Вообще-то современная система представлений, с точки зрения культурной относительности, не лучше и не хуже прежней, и современное научное знание ни в коей мере не истина в последней инстанции. В конце концов, это всего лишь одна из возможных точек зрения. Интереснее другое: представления о беременности и родах реальных современных медиков столь же сильно отличаются от того, что написано в специальной литературе по акушерству, перинатологии, неонатологии, сколь и от представлений профанов, не искушенных в тонкостях медицинского знания.
Как ни парадоксально на первый взгляд, в поведении и рожениц, и врачей, медсестер, санитарок родильных отделений можно увидеть признаки — отдаленные, но достаточно ясные, обряда родин в традиционной культуре.
Женщины часто рассказывают об унижениях и оскорблениях, которые им пришлось претерпеть в роддомах: "Совершенно, конечно, они не заботятся и хамят, и вообще могут сказать типа того, что "не нравится — можешь рожать под забором", и это я слышала сама лично по отношению к себе". Сами они объясняют это усталостью сестер, санитарок, врачей при низкой зарплате. "Отношение медперсонала, как везде у нас, — говорит одна из наших собеседниц. — Их тоже можно понять: они уже тоже озверевшие, как все, по-моему, в нашей стране <...> Все это, конечно, от зарплаты зависит, от условий, в которых люди работают". Однако вряд ли такое объяснение достаточно: маленькая зарплата и большая нагрузка, как правило, у всех "бюджетников", но ведут себя в этой ситуации люди по-разному. И только в родильных отделениях повсюду, от глухих деревень до самых современных столичных клиник, повторяется одно и то же: все, от нянечки до врача, с редким единодушием начинают всячески третировать только что поступившую в отделение беременную женщину.
Ситуация несколько прояснится, если мы вспомним о том, что роды традиционно относят к переходным обрядам. Суть их заключается в повышении социального статуса иницианта. Для этого он должен символически умереть и затем вновь родиться. Путь к повышению статуса лежит через пустыню бесстатусности: "Чтобы подняться вверх по статусной лестнице, человек должен спуститься ниже статусной лестницы" (Тэрнер).
В "обычной" жизни беременная женшина обладает достаточно высоким социальным статусом, она уже в большой мере "состоялась": вышла замуж, овладела профессией, достигла некоторого материального благополучия, и главное — она уже практически мать. Но в ритуале ее статус волшебным образом невероятно снижается. Ей предписывается пассивность и беспрекословное послушание, покорное принятие нападок, ругани и оскорблений. Все это полностью соответствует традиционному поведению инициантов в описании Тэрнера: "Их поведение обычно пассивное или униженное; они должны беспрекословно подчиняться своим наставникам и принимать без жалоб несправедливое наказание". И это обстоятельство нисколько не мешает тому, чтобы быть одним из главных действующих лиц ритуала: это специфика роли. Главный герой в ритуале играет пассивную роль: "Обряд совершается над ним, ему жестко предписывается недеяние; женщина в родах становится бессловесным пассивным телом..." (Власкина). Западные и русские феминистки возмущаются бездействием женщины в родах: ей не дают действовать, отвечать за свои поступки, играть по своему сценарию. Но это оказывается невозможным при столкновении с огромной силой традиции. Тут бездействие — не просто отсутствие действия, а значимый элемент обряда. Женщина становится податливым материалом в руках посвятителен, из которого в ходе ритуала сделают то, что надо ("У подобных испытаний есть социальный смысл низведения неофитов до уровня своего рода человеческой prima materia, лишенной специфической формы..." (Тэрнер).
