Знание-сила, 2002 № 06 (900) - [30]
– Есть реалии, – говорит она, – которые выглядят как знаковые, но сопротивляются интерпретации. Это своего рода «семиотическая пустота».
С этим парадоксом мы сталкиваемся постоянно, разговаривая с музыкантами и уличными продавцами, шоферами и артистами: всегда есть нечто, о чем они говорят с важной многозначительностью, никогда не объясняя, что имеют в виду. Не объясняя или потому, что сам феномен не поддается словам, или потому, что объяснять его субкультура запрещает.
Спросите любого поп-музыканта, что такое «драйв». Вам ответят, что именно он отделяет настоящего музыканта от несостоявшегося, но не смогут сказать, что это такое.
Таксист скажет вам о «чутье», которое позволяет настоящему профессионалу сразу отличить нормального пассажира от «кидалы» или опасного отморозка.
Уличные торговцы – о «легкой руке», необходимой для удачной коммерции.
Бизнесмен – о «деловой хватке». Врачи и спасатели – об «интуиции».
Учителя – о «силе» («Я только начала, но сразу почувствовала, что эта сила у меня есть, что я мету управлять классом»).
Артисты – об умении «владеть залом» и еще об «энергетике», которая исходит от них и из зала и которой они с залом обмениваются.
Щепанская собрала довольно много таких вот «семиотических пустот», знаменующих самое ядро профессионализма, и принялась их анализировать. Она обратила внимание, что все это неназываемое так или иначе связано со стратегиями общения, с коммуникацией. Есть стратегии центробежные, направленные на улавливание сигналов извне, – и тогда это «деловая хватка», «чутье», «зов поля». Есть слова-барьсры, определяющие центростремительную стратегию.
Эти коммуникативные стратегии, по мнению Щепанской, есть в конечном счете способ взаимодействия социального института (в данном случае – профессионального) с обществом. А обозначать такие стратегии словами, как она полагает, субкультура запрещает, чтобы избежать определенности, автоматически придаваемой словом, и сохранить в неприкосновенности поле для постоянного поиска новых и новых каналов и способов взаимодействия.
Поскольку в аудитории находился представитель одной из массовых профессий, врач Зислин, да еще и специализирующийся на том, чтобы называть словами неназываемое, он туг же попытался это проделать:
– Хороший врач отличается от плохого способностью видеть сразу сто двадцать признаков болезни и в случае необходимости самому мелкому из них придать очень высокий статус. На этом построена известная байка о Боткине: мать с ребенком опоздала к нему на прием на полчаса, чего он терпеть не мог, и он их выгнал, несмотря на все слезы и объяснения. Но уходя от них вверх по лестнице, он обернулся и сказал матери: кстати, у вашего мальчика искривление позвоночника, надо сделать то-то и то-то. Как потом оказалось, это и было самое главное в болезни ребенка, на что другие врачи как-то не обратили внимания.
Наверное, другие врачи сформулируют это по-своему. И наверняка они опять скажут об интуиции, которую нельзя объяснить и которая делала Боткина гениальным врачом.
Эти неназываемые качества и умения сродни народным заговорам, которыми питаются фольклористы и в которых самые простые предметы и действия обретают таинственный смысл, при «правильном» с собой обращении могут помочь, а при «неправильном» непременно навредят.
… Новая волна увлечения религией (далеко не всегда принимающая форму невежественного миссионерства) зародилась в городе и идет из центра в провинцию, из городов – в деревни.
«Чайник», разумеется, напал на одного из фольклористов, потом на другого – именно они, изучающие народное христианство с яркими и неотменимыми вкраплениями языческих поверий и ритуалов, выкинули ему красную тряпку. Александр Панченко (петербуржец) рассказывал о практике самозванства, о том, какими приемами в русском срсднсвековьс работали «пиарщики» претендента на престол, привлекая на свою сторону народ. Очень часто они повторяли разделение функций библейского косноязычного Моисея и его брата, передававшего людям содержание его невнятной речи. Средневековые самозванцы, как докладывали о том царские чиновники, водили за собой по городам и весям некую «девку», выдавая за Богородицу, которая их поддерживает, и «переводили» ее вскрики и невнят ные бормотания пораженным слушателям. И, разумеется, ни один толковый, «пиарщик» не обходился тогда без заговоров.
Роль красной тряпки сыграло, похоже, само слово «заговор». Старик тут же закричал о подлинном христианстве и о том, что вместо богопротивных заговоров надо бы получше изучать Библию. Наверное, именно для того, чтобы сказать это, он и пришел на конференцию – само ес название предупреждало о том, что соберутся фольклористы и обсуждать будут именно народную устную традицию со всеми ее жанрами и смыслами, христианскими и не очень.
Чайник – он и есть чайник. Люди вежливые дали высказаться, потом постарались купировать. Самое любопытное началось дальше.
Живописного старика поддержала интеллигентного вида дама, совсем не сумасшедшая. Пеклась она о том же: о нравственной безопасности самих ученых и их слушателей.
