«Чудеса», окружавшие «Старую леди», приводили Соловьева во все большее раздражение. Большинство из них воспринималось писателем как откровенная фальшивка, поскольку для изготовления их не требовалось даже особой ловкости рук. Прежде всего, это касалось посланий неведомых учителей Блаватской – махатм; они достигали своих адресатов исключительно сверхъестественным образом: то падали сверху к ногам одного из членов Теософского общества, то оказывались в кармане у другого… В этих посланиях периодически стали появляться упоминания о самом Соловьеве – махатмы стремились наставить его на путь истинный…
В «Современной жрице» Соловьев писал о том, что его возмущение нарастало с каждым подобным «чудом». Он рисует себя человеком, безоговорочно не принимающим обмана, не желающим мириться с ним; после упоминания в первом «феномене» об относительно безобидном звоне колокольчика, он писал: «…смахивает на фокус; но я покуда не имею никакого права подозревать ее в таком цинизме и обмане, в таком возмутительном и жестоком издевательстве над душою человека».
Поскольку эти «цинизм и обман», судя по описаниям «феноменов», становились для Соловьева все более и более очевидными, естественно, вставал вопрос: почему он, человек, так ненавидящий ложь, сразу же не поставил на место зарвавшуюся «шарлатанку»? Почему не только вступил в Теософское общество, но и на протяжении полутора лет играл роль друга, более того, доверенного лица этой «шарлатанки» (письма Блаватской к Соловьеву за 1884- 1885 годы, которые писатель обильно цитирует в своей книге, не оставляют на этот счет никаких сомнений).
Он сам объясняет это: «Я дал себе слово во что бы то ни стало разглядеть эту женщину». Причем Соловьева можно понять так, что уже тогда, в 1884 году, он готовился к своей миссии – бороться с тлетворным влиянием Блаватской…
«Ведь если все эти феномены, все, как есть, – один только обман, что же такое эта Елена Петровна? В таком случае это ужасная и опасная воровка душ?»
Именно в это время вокруг имени Блаватской и руководимого ею движения разгорелся скандал, который, очевидно, окончательно убедил Соловьева в его правоте. В журнале, выпускавшемся в Мадрасе христианскими миссионерами, ярыми врагами индийских теософов вообше и Блаватской в особенности, был опубликован ряд писем, содержавших инструкции по «мошенническому устройству феноменов», которые, как утверждали супруги Коломбы, друзья Блаватской, адресовались ей…
Я не буду вдаваться в подробности чрезвычайно запутанного и интересного расследования «дела Коломбов». Отмечу лишь для полноты картины, что в 1986 году, ровно через сто лет после появления отчета Р. Ходжсона по поводу расследования этого скандала и обвинявшего Блаватскую, существующее до сих пор Общество психических исследований (ОПИ) выпустило пресс-коммюнике, которым этот отчет, по существу, полностью дезавуировало.
Основу коммюнике составило заключение доктора В. Харрисона, известного эксперта по подлогам и фальшивкам, в котором в резкой форме отмечалась тенденциозность Ходжсона, его постоянное стремление опираться на «предвзятый отбор свидетельств» или даже на «откровенную ложь», лишь бы только обличить Блаватскую. От лица ОПИ Харрисон приносил извинения основательнице Теософского общества за то, что «нам потребовалось сто лет» для выяснения истины…
Отчет Ходжсона, несомненно, явился для Блаватской одним из самых страшных ударов в жизни; другим стала «измена» Соловьева… Именно так впоследствии оценила его поведение Блаватская: ведь осенью 1884 года она рассталась с ним как с другом и единомышленником. Ее письма к Соловьеву из Индии, а затем из Европы – это письма к близкому человеку с массой подробностей, переживаний, откровенностей и совсем не формальными заключительными строками: «Вечная вам любовь и дружба верной вам до гроба Е. Блаватской», «Вам навеки преданная Е. Блаватская» и т.п.
Между тем у самого Соловьева не было ни малейших сомнений в правоте Ходжсона – отчет комиссии ОПИ доставил ему искреннюю радость. Однако отношения с Блаватской он продолжал поддерживать, отвечая на ее письма не менее задушевно… Дело в том, что у него возникло и все более укреплялось желание сделать «в pendant к ходжсоновскому» свое «тщательное и беспристрастное расследование», а для этого, конечно же, необходим был личный контакт со «Старой леди».
Последняя встреча
Вторая и последняя встреча наших героев, состоявшаяся летом 1885 года, привела Соловьева к вожделенной цели. Все сложилось для него как нельзя более удачно. Блаватская никогда не следила за своим здоровьем; потрясения же, связанные с «делом Коломбо в», привели ее в ужасное состояние. Она вернулась в Европу совсем больной. Один из лечащих Блаватскую врачей, с которым беседовал сам Соловьев, сказал ему, что «не видал ничего подобного в течение всей моей многолетней практики. У нее несколько смертельных болезней – всякий человек от каждой из них давно бы умер. Но это какая-то феноменальная натура…».
Физические страдания усугублялись духовными. Ощущение того, что дело всей ее жизни находится под угрозой, накладывало отпечаток на все ее побуждения и поступки этого времени. Наконец, как то нередко бывало в ее беспокойной жизни, Блаватская испытывала серьезные денежные затруднения. Понятно, что именно в этой критической ситуации «Старую леди» тянуло к Соловьеву… Едва живая, с трудом передвигаясь, Блаватская приехала к нему в маленький швейцарский городок, где он тогда отдыхал, и убедила провести лето вместе с ней в баварском городе Вюрцбурге, соблазняя «уроками оккультизма». Соловьев согласился: «…она изо всех сил станет морочить меня феноменами – и вот тут-то я и узнаю все, что мне надо».
