Существенным стало одно: человек, уверовав в Христа, тем самым вступал в совершенно новую общность. Только это отменяло все прежние связи и позволяло человеку видеть себя сыном Божиим. Равносущным и равноценным в этом всякому, любому человеку. Идея и идеал единого мира – отсюда. Интуиция возможности и необходимости упразднения всех границ и различий между людьми – тоже отсюда.
Потом, через несколько столетий трудной христианизации, утвердилось – на целую тысячу лет – средневековое общество вполне традиционалистского типа, уже не нуждавшееся в личном, радикальном усилии обращения: каждый человек рождался христианином и находил готовой свою социальную нишу и роль, свою систему связей, в которую ему оставалось только встроиться. И никакого индивидуального выбора.
Но тот огонь, который вспыхнул в самом начале христианской истории, дремал под всеми слоями средних веков, и стоило чуть сдвинуться историческим пластам – вырвался на поверхность. Вспыхнуло Возрождение с его культом индивидуальности – начало формироваться новоевропейское «я». Идеалы возрожденческого гуманизма резко сместили акценты: хотя никто и не помышлял еще отказываться ни от Бога, ни от ориентации на трансцендентное вообще – в центр был поставлен не Бог, но человек. И как же изменились структура и состав внимания и интереса к нему. Доселе несущественное: подробности индивидуальной судьбы, особенности личного Характера, привычек, пристрастий, вдруг стало остролюбопытным и получило свое культурное оправдание.
Это было время рождения биографического сознания – биографии и автобиографии как способов описания жизни. К XVI веку автобиографическое сознание с его сугубо светскими смыслами уже сложилось и стало культурным фактом. Одно из ярких свидетельств – автобиография Бенвенуто Челлини (1500-1571), ювелира, скульптора, писателя («Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Джованни флорентинца, написанная им самим во Флоренции»). В этом рассказе о жизни, творчестве, скитаниях и авантюрах автора важно то, что человек уже чувствует себя оправданным и интересным не через включенность свою в какие бы то ни было сакральные смыслы, а через то, что он – художник, автор своих произведений, и в дальнейшем оправдании это уже не нуждается.
Тогда же начала складываться культурная ниша для «частного человека» – та самая, которая окажется массово заполненной в XIX веке.
Следующий шаг сделала в Европе Реформация, перенеся акцент на личную, индивидуальную религиозность, при которой нет нужды в посредниках между человеком и Богом. Мартин Лютер (1483- 1546) вообще считал, что каждый христианин вправе самостоятельно толковать Писание – сама вера дает ему правильное понимание. Католические традиции отрицаются и отбрасываются с первозданной, героической, раннехристианской силой. Опять – архетипическая для христианских культур ситуация! – необходим акт личного обращения и выбора.
«Я» – это снова тот, кто такой выбор делает.
Человек оказывается один на один с Богом, и моральные требования в такой ситуации оказываются важнее ритуальных (и впервые одни от других отделяются!). То, что акцент переносится с внешней стороны культа вглубь – внутрь самого человека, на индивидуально-психологические и нравственные аспекты веры, – решающий шаг в воспитании внутреннего человека и персональной ответственности его перед своим Главным Собеседником. Той самой ответственности, которая, по мере того как будет убывать восприимчивость к Главному Собеседнику, обернется постепенно самодостаточностью.
Здесь – истоки смерти Бога.
А началось все с того, что личностный аспект Его здесь предельно усилился. В Троице на первом плане оказывается (воплотившийся в человека) Христос, который все больше приобретает черты морального авторитета. Хотя бы и абсолютного. Отсюда уже не так далеко и до мысли о том, что Христос – просто человек. («Свободный человек, воодушевляющий других быть свободными» – сказал не кто-нибудь, а представитель протестантской теологии «смерти Бога» (!) П. ван Бурен. Правда, уже в нашем веке.)
Кристаллизуется человек с определенным душевным устройством. Вот «костяк», определяющие черты этого типа: принципиальное стремление к опоре на собственное, индивидуальное, лично-ответственное понимание. Чувство оправданности и ценности такого понимания.
Рене Декарт (1596-1650), один из главных творцов интеллектуальной революции XVII века, совсем не был протестантом. Но задавшись целью создать единый корпус универсального знания, которое объединял бы достоверный метод, гарантирующий неслучайное достижение истины, он подверг сомнению ни много ни мало как всю предшествующую интеллектуальную традицию, чтобы начать все совершенно заново.
И что же он принял при этом за опорную точку?! Изучение самого себя. Факт существования «меня», сомневающегося – единственный, который подвергнуть сомнению невозможно: он – непосредственная данность. И только на этом основании можно приниматься за чтение «великой книги мира» (второго, по Декарту, источника всякой настоящей науки). Мы правильно понимаем мир в той – и только в той – мере, в какой понимаем самих себя.
