Знание-сила, 1999 № 05-06 (863,864) - [14]

Мертвый Ипр

Александр Кустарев

Война после войны

Версальский мир был чем-то вроде шарнира, который соединил две мировые войны, определившие историческое лицо XX столетия. Сейчас, когда пыль от этого вулканического взрыва, кажется, наконец-то улеглась, мы смотрим на недавнее прошлое с возрастающим удивлением и непониманием; у нас есть все основания сказать: нет, этого не могло быть! Неужели между народами могут существовать какие бы то ни было разногласия, ради которых стоило бы так истязать себя и друг друга и нагромождать такую гору развалин и трупов? Подобные происшествия ставят человеческий разум в тупик.

Есть две возможности выйти из тупика. Во-первых, можно предполагать, что это было стихийное бедствие. Вроде «черной смерти» в XIV веке. Ответный удар природы по зарвавшемуся Адаму – демографическая или экологическая коррекция. Во- вторых, можно предположить, что в 1914 году люди, принимавшие ответственные решения, просто не могли себе вообразить, какого джина они выпускают из бутылки. Не то чтобы они были не на уровне своих задач. Скорее, это в принципе было за пределами человеческих возможностей. Люди представляли себе войну в образах прошлой эпохи. А на дворе была уже другая эпоха. Американский историк-социолог Барнс в свое время говорил, что история представляет собой серию культурных лагов (запаздываний – cultural lags). Можно думать, что Большая война могла произойти по причине такого очередного лага.

Две эти гипотезы, правильные или нет, порадуют сердце сциентиста. Стилистически они вполне укладываются в одну корзину с теорией эволюции или исторической геологией, например. Но они будут нам всегда казаться недостаточными, потому что они обесчеловечены. Как бы Большая война ни была похожа на извержение Кракатау или Всемирный потоп, в отличие от них это была не просто катастрофа, но рукотворная (man-made) катастрофа, и чтобы лучше ее понять, надо присмотреться к людям, раз уж это их рук дело. Я имею в виду не персонажи-индивиды, а людей в собирательном смысле – социальные характеры. Или, иными словами, коллективные субъекты истории и их культуры.

Политическое руководство в Европе к началу XX века оставалось в руках старого земельного класса. Три элемента его культуры были благоприятны для войны. Во-первых, этот класс с феодальных времен был военизирован, культивировал в себе военные доблести и видел в войне естественную реализацию своего предназначения и потенциала. Выйти на тропу войны было для него так же естественно, как для современного янки купить автомобиль. Во-вторых, этот класс культивировал понятие сословной чести и дуэли как способа ее защиты. Помимо укоренившихся стереотипов поведения, у земельного класса были также и некие реальные интересы, зашита которых предполагала контроль над территорией, поскольку реальной ценностью для земельного класса было земельное владение.

Новый денежный класс был избавлен от этих обременительных культурных предрассудков и представлял себе реальные ценности в гораздо более абстрактной форме – в форме банковских счетов. Ему война была не нужна. Буржуазия предпочитала с самого начала решать конфликты не на полях сражений, а на коврах офисов. Не со шпагой, а со счетами в руках. Но на дворе была уже капиталистическая конкуренция, то есть конкуренция за источники сырья, рынки сбыта и мировые пути-лороги. Главным агентом конфликта был частный капитал.

Для войны нужны конфликт и милитаризм. Их обеспечивали аристократия и буржуазия. Но для войны еще нужны армии. Проблема армий становилась все серьезнее по мере роста масштабов и длительности военных действий- Уже ни вассальных дружин, ни наемников не было достаточно для войн нашего столетия. Большая война шла за мировое господство. На эту войну нужно было мобилизовать народы. А народы воевать не любят. Простому человеку есть чего терять – собственную жизнь. Чего ради?

Никакими силами не удалось бы втравить народы в Большую войну, если бы не некоторый элемент добровольности с их стороны. Большая война была такой страшной и смертоносной, потому что это была первая и, будем надеяться, последняя война в истории, которую вели друг с другом народы-нации, враждебно настроенные друг к другу. Во время Большой войны имел место резонанс материальных интересов капитала, милитаризма элиты и синдрома нации. Бум! Это был тройной заряд, и взрыв тряхнул человечество основательно.

Про милитаризм и материальные интересы господствующих классов было сказано очень-очень много. Народы же изображаются как чистые жертвы безответственных господ. В этом много правды, но не вся правда. Конечно, народ сам по себе не органическое целое. Если над водоемом поднимается ветер, то волны гуляют только по поверхности. Чем дальше в глубину, тем масса менее чувствительна к внешним возбудителям. Так же и народ. Сильные национальные чувства держат в возбуждении только верхний его слой. Нижние слои приходится возбуждать. Этим и занимается национальная интеллигенция, назначившая себя народной элитой с начала XIX столетия. Она-то и привела народы на Большую войну.

Понятие «нация» впервые появилось как обозначение землячества в средневековых европейских университетах. Но синдром нации в эпоху модерна похож на синдром землячества. как лев на котенка. Или даже как верблюд перед стогом сена на иголку в стоге сена. Нации эпохи модерна – это государства-нации (nation state) Это человеческие общности, где суверенитет династического монарха (в сушности, чучела харизмы) заменяется на суверенитет народа (еще не ставший чучелом). Политическая нация – это государство, воплощающее суверенитет народа. Ощущение принадлежности к нации, ко всему ее наследию, ко всем ее институциям с начала XIX века становится важным позитивным элементом эмоциональной жизни широких масс. Родина, любили говорить в Германии, принадлежит тем, у кого больше ничего нет.