Исторически физика шла от аристотелевской иерархии «мест» к ньютоновскому однородному, абстрактному, лишенному качественной определенности пространству. Но образ негомогенного пространства, в котором различные смыслы отдельных частей связаны с человеческими стремлениями и ожиданиями, всегда играл важную роль в культуре.
В ней, например, есть святые (сакральные) места, которые особым образом организуют «пространство культуры»: Мекка и Медина для мусульман, Святая земля для христиан, поля великих и малых сражений, где решалось историческое будущее народов, места неслыханных страданий (Освенцим, Хиросима)...
И для отдельного человека место его рождения остается особым на всю жизнь. Место, где похоронены родные или друзья, на жизненной карте человека выделено его чувствами, памятью, привязанностью. Есть места «благословенные», связанные с высшими взлетами души, и есть места «проклятые», места преступлений и нравственных провалов, неудач и роковых ошибок. Есть места, куда человек всю жизнь стремится, и места, которых он боится, места-символы надежд и несчастий, жизненного краха или взлета (вспомним рефрен чеховских сестер: «В Москву, в Москву!». «Сибирь» — место ссылок и забвения, культурной и политической смерти в сознании тысяч россиян в XIX веке и «Архипелаг Гулаг» — в сознании миллионов в XX веке).
В этой картине мира «близкие» и «далекие» места различаются не по числу километров: в годы «железного занавеса» Париж или Тель-Авив был несравненно более далек от Москвы и Петербурга, чем Владивосток или Магадан. Передвижение в пространстве человеческого мира осмысливается вовсе не в терминах механического перемещения тел: покинуть Родину — это не то же самое, что переместить свой организм в иную географическую точку.
Пространство «дома» имеет совершенно иной смысл, чем пространство «пути» или «поля». Человеческая душа, бывает, сосредоточивается в ограниченном пространстве «дома», чтобы не быть подхваченной холодным сквозняком, пронизывающим мировое пространство:
Мело, мело по всей земле
Во все пределы —
Свеча горела на столе.
Свеча горела.
Когда дух охвачен предчувствием всеобщей гибели, он отождествляет ее с растворением в пространстве, уже не имеющем никакого человеческого смысла:
Туда, где смертей и болезней
Лихая прошла колея,
Исчезни в пространстве, исчезни,
Россия, Россия моя!
Время «в человеческом измерении» тоже особенное. Еще Св.Августин говорил, что человек измеряет время в своей душе: прошедшее воплощается в памяти, настоящее — в созерцании, будущее — в ожидании и надежде. Но если это так, то и память, и созерцание, и ожидание всегда наполнены смыслами человеческой жизни: горем и радостью, наслаждением и страданием, красотой и безобразием, гордостью и унижением. На шкале человеческого времени — время молодости и время старости, время любви и время ненависти, время творческого озарения и время безнадежного отчаяния, эти времена длятся и переживаются по-разному. Они измеряются не колебаниями маятника или электрическими импульсами, а движением духа.
Физическое время не зависит от того, каким содержанием наполнены его фрагменты. Одними и теми же минутами или часами измеряется время рождения и время умирания, время «собирания камней» и время «разбрасывания камней», время прошедших и время предполагаемых будущих событий.
Как движется к земле морской прибой,
Так и ряды бессчетные минут,
Сменяя предыдущие собой,
Поочередно к вечности бегут.
Но в мире человеческих измерений время имеет совершенно иной смысл. Человек знает: есть «вершины времени», соблазняющие своей высотой его душу. В человеческом времени переход из одного фрагмента в другой может изменить смысл прошлого, то есть придать ему иное измерение. В еще не забытые годы находились энтузиасты, предлагавшие начать новое летосчисление с даты октябрьского переворота 1917 года в России. Сегодня находятся люди, предлагающие объявить эту дату днем национальной скорби. Одна и та же точка на календарной шкале в человеческом времени может быть началом великой эпохи или краем великого провала в бездну безвременья. Тот смысл, которым в настоящем наполняется будущее, оказывается фактором возникновения этого будущего с его смыслами. Будущее не гарантировано именно как человеческое время: например, наступление всемирной катастрофы, уничтожающей жизнь и пресекающей историю, может быть прямым следствием тех смыслов (или, лучше сказать, того бессмыслия), которыми определено пока еще длящееся настоящее.
Но какое отношение имеет «мир человеческих измерений» пространства и времени к науке? Не к поэзии, фантазии, искусству, а именно к научной картине мира? Входят ли в нее понятия «пространства» и «времени» с «человеческой размерностью»? Возможен ли продуктивный взаимообмен смыслами между такими «картинами мира»?
Я думаю, что возможен. Более того, эта возможность уже реализуется. В науках о человеке — психологии, истории, культурологии, искусствоведении и многих других — человекоразмерные фундаментальные категории работают в полную меру, и это вовсе не уменьшает, а радикальным образом увеличивает творческий потенциал этих наук. Их развитие идет своим путем, без пугливой оглядки на образцы математического естествознания. Без оглядки, но в постоянном диалоге и взаимодействии с ними. Ведь «человеческая размерность» не представляет собой чего-то иррационального и антинаучного. Пространственные. и временные координаты человеческого бытия измеряются несравненно сложнее, чем это делает физика или биология, но они все же могут быть измерены, и результаты измерений можно рационально описать и объяснить. А что еще можно потребовать от науки?
