Но уж пропагандировать, так всерьез, рассчитывая на самую разнородную аудиторию, а не только на тех, кто и так с тобою согласен. Большевики умели это делать, не обладая культурой научного мышления. Если ученые, выросшие под властью большевиков, не переняли это трудное ремесло и не могут его усовершенствовать на научной основе, так стоило ли мучиться 70 лет?
Вот такие размышления навевают многие нынешние прогнозы развития науки — вроде тех, которые опубликованы выше. Врачу, исцелися сам! Ученый человек, убеди своих современников в пользе своей науки! Если это получится, значит еще поживем и увидим то, что мы заслужили увидеть. •
• Александр Добрицип. «Перманентное состояние»
Внимательный читатель, разумеется, заметил, что художник, оформлявший «тему номера», не следовал слепо за авторами статей. а выстраивал свой образ пространства...
Владимир Порус
Пространство и время в человеческих измерениях
Это происходит не только в науке, так устроен весь мир человеческий: новые эффективные способы решения определенных задач, обеспечившие успех, люди обязательно постараются применять в иных сферах жизни, не там, где они созданы.
Долгое время несомненным лидером и образном научного знания была геометрия Евклида. Она восхищала многие поколения ученых и служила очевидным свидетельством того, что важнейшие истины могут стать достоянием человеческого ума. Она веками считалась образцом всякого достоверного знания, и именно к ней больше всего можно отнести известные слова И. Канта о том, что во всякой науке столько истины, сколько в ней математики.
Правда, к тому времени, когда были сказаны эти слова, уже была иная, созданная Декартом, Лейбницем и Ньютоном математика, казалось бы, позволившая физике стать не менее совершенной наукой. Прежде Б.Спнноза методом геометрических доказательств надеялся выстроить всеобъемлющую философскую систему, которая объяснила бы основы мироздания и основы человеческого участия в мире. После того как идеи Ньютона получили законченное выражение в трудах классиков математической физики (Лагранжа, Эйлера и других), именно механика заняла место абсолютного лидера науки и уже на ее основе пытались выстроить и мировоззренческие, и космологические, и даже социальные теории.
Идеи и принципы теории биологической эволюции Ч.Дарвииа тоже произвели мощный сдвиг в научном и культурном сознании, в свое время их пытались применить в социологии, в политологии, в социальной философии. Одна из наиболее известных концепций научного развития, выдвинутая в семидесятые годы нашего века американским философом С.Тулмином, заимствует схему Дарвина для объяснения исторического развития научного знания. Огромное влияние на современную науку оказывают принципы и результаты кибернетики, теории систем, информатики.
Меняется и само представление о лидирующей науке: если раньше таковой считалась фундаментальная наука с ее гипотетико-дедуктивным методом, то теперь многие методологи считают более важными эвристические возможности теории, ее способность предлагать радикально новые идеи, резко растирающие круг объясненных и предсказанных явлений. Причем разные теории из различных областей знания могут обладать такими способностями по самой своей понятийной природе, а не потому, что они похожи на какую-то одну, привилегированную в этом смысле науку. Получается, что лидерство в науке — понятие относительное, можно лидировать по-разному, в разных отношениях. И как раз способность теории неожиданным образом сочетать в себе свойства знаний и методов из очень разных сфер интеллектуальной работы позволяет надеяться на рывок.
Например, современная синергетика (теория самоорганизующихся систем, созданная Германом Хакеном), похоже, сейчас выходит если не в лидеры, то по крайней мере в привлекательный образец быстро развивающейся многообещающей науки. Она сочетает в себе строгость математических теорий (например, теории колебаний и качественной теории дифференциальных уравнений) с понятиями общеметодологическими и мировоззренческими: порядок, «круговая причинность» (взаимозависимость порядка и векторов состояний системы) и другие.
У современной науки нет единственного лидера, тем более нельзя сегодня говорить о какой бы то ни было теории как о единственной, чья «картина мира» и методологическая оснастка могли бы вобрать в себя все понятия, методы и результаты прочих наук.
Научная картина мира наших дней — это впечатляющее многообразие различных понятийных и методологических структур, каждая из которых строит свой «универсум»; ни один из этих миров науки не может претендовать на единственность и абсолютную истинность, но все они перекликаются друг с другом, обмениваются понятиями, аналогиями, методами. Иногда они близко сходятся и образуют некие синтезирующие «образы» или «картины» (таковы, например, результаты взаимодействия космологии с теорией элементарных частиц, математики и физической химии с биологией, экономики и общей теории систем и т.п.). Иногда, напротив, тенденции объединения сменяются быстрой дифференциацией: картины мира «разбегаются», становятся непохожими, вступают в спор между собой — и это вновь сменяется тягой к единству. В этом ритме бьется сердце науки нашего времени.