Знамя - [75]

А потом и сам рассмеялся;

— Праздник в кооперативе? Почему же нет? Хорошее развлечение — это тоже жизнь. И наши товарищи имеют на это полное право. Но вот что я вам скажу: эта вечеринка нисколько не должна походить на старую. Покажите непршейовцам, что мы умеем также и радоваться и лучше и веселее, чем было в старое время. Украсьте залу в трактире как-нибудь так, чтобы она не походила на мертвецкую, спойте несколько хороших песен. Потешьте сердце людям… мало ли чем можно порадовать нас!

Станда проводил по-детски обрадованную делегацию молодежи до самой калитки: праздник устраивает единый сельскохозяйственный кооператив, он же будет просить и о разрешении, как полагается, а члены союза молодежи должны позаботиться о том, чтобы вечер удался на славу.

— На глаза мне не показывайтесь, если дело провалите! — закричал Станда им вслед и шутливо пригрозил кулаком.

Сколько шума, сколько возни было в кухне у Лойиновых, когда стали обдумывать программу! Хорошо Пепику! Он может со своими ребятами петь под гармонику все что угодно, вплоть до аллилуйя! А как украсить трактир? И как быть с шутками? Мы должны посмешить людей, ведь мы пообещали это Станде! Все пылали воодушевлением, выдумки росли неожиданно, как грибы после дождя. Знаешь, нарисуй слева Пршемысла Пахаря[45] с плугом и с парой волов, а справа — Гонзу Грунта, как он в прошлом году на тракторе перепахивал непршейовские межи. А внизу напишем: «Как было при Пршемысле Пахаре и как стало в сельскохозяйственном кооперативе при Готвальде!» У белокурого Павла Микши вдохновенно разгорелись глаза-незабудки, уши пылали. Он уже начал пачкать карандашом чистые края газеты, а потом, за недостатком места, и прямо белую скатерть, пока Славка не шлепнула его по рукам.

Ирка Шоун что-то поспешно нацарапал на бумажке.

— Погоди, Павел, нарисуй вот что: наш новый скотный двор, из него выходит стадо красивых коров, и они все должны улыбаться, понимаешь? А внизу можно написать: «Больше молока республике — так мы понимаем политику!»

Но совсем разошедшиеся девушки подняли его на смех:

— Ну, ты вовсе спятил, коровы — и политика! Да разве коровы понимают в политике?

Ирка, смущенный и красный от стыда, мигом скомкал свое отвергнутое предложение.

— Это мы, разумеется, понимаем в политике. Эх вы, умницы, — защищался он отчаянным голосом, — конечно, не коровы!

Пепик Лойин, кроме музыки и пения, взял на себя, так сказать, «технику». Во вторник, возвращаясь после смены, он накупил в Добржине красок полную палитру, чтобы Павел мог приступить к работе, и скупил в магазине чуть ли не весь запас оберточной бумаги. Девчатам он привез гофрированной бумаги — красной, голубой, белой, зеленой, оранжевой, — словом, тоже полмагазина.

— Наделайте лент и кистей, преобразим наш трактир!

— Пепик, ведь ты так все союзные средства поглотишь!

— Что? Ведь это же мой подарок! — Пепик отчаянно захохотал. — Я шахтер, сумею заработать! Ты мне только поручи — все, что потребуется, мигом доставлю!

В субботу, в три, как только Пепик приехал после смены, все сразу же взялись за дело. Посреди трактирной залы лежала груда свежих еловых веток, на двух широких столах пестрели алые красно-сине-белые и зелено-оранжевые кисти, длинные и кудрявые, как русалочьи волосы, и бесконечная змея витых двухцветных лент.

— Ну, живо, девушки, наплетите-ка воз венков! — кричал развеселившийся Пепик, и сам первый набросился на колючую хвою. Тут никто не мог превзойти Пепика: он умел увлекаться любым делом. Он первый ринулся с киркой на полуразвалившиеся старые хлева в помещичьей усадьбе и увлек за собой толпу непршейовских парней и девушек, не обращая никакого внимания на мороз, от которого застывали пальцы. Он всегда был зачинщиком в играх и в проказах. Когда он весной разбегался по высоким мосткам пруда и щучьим прыжком бросался в еще холодную воду, мальчишки на плотине снимали пояса, так как сейчас же загорались желанием прыгнуть вслед за Пепиком. Когда он еще сидел за партой, учитель Кубин хорошо понял эту счастливую особенность Пепика.

— Иди, Пепик, сюда, покажи им! — звал его учитель к доске или в школьный садик, если работа не спорилась. И Пепик, если даже и не мог сделать лучше других, даже если делал хуже остальных, заражал всех своей стихийной страстью к работе.

Девушки, растрепанные, возбужденные праздничным переполохом, в котором они чувствовали себя, как рыба в воде, окружили Пепика. Зеленая хвойная змея, колючая, но благоухающая, веселя глаз свежим цветом и еще более красивая от ярких лент, которыми ее обвивали на конце стола девичьи руки, медленно поползла к потолку — так с берега в пруд спускается большой уж.

В половине пятого прибежала Славка.

— Девчата, что я нашла! Песенки, в которых бедняки в старое время жаловались на кулаков. Давайте поскорее выучим их!

Пепик выпустил из рук еловую гирлянду, схватил со стола свою гармонику, взял на ней веселый, бодрый аккорд, завертелся по зале как весенний ветер и врезался прямо в самую гущу девушек.

— Ну вот и хорошо, делаю рационализаторское предложение! — протолкался он к середине скамьи, отодвинул немного девушек вправо и влево, чтобы освободить локти, и прикоснулся к перламутровым клапанам.