Знамя - [68]

Калитка вдруг распахивается, скорее всего, от удара ногой, и между двумя гестаповцами выходит Шмерда. На руках у него сверкают наручники, шуба накинута на плечи, шляпы на нем нет, лысая голова на сильной шее гордо откинута назад.

— Он человек упорный, из него ничего не выбьют… — шепчет Петр Лойин.

В тот день гестаповцы забрали еще Высоцкого, Хонду, Гаврана Жлабка. Все — шахтеры. Почему, собственно, взяли Жлабка, никто не знал. Такой тихий человек, домосед. Быть может, это произошло в связи с хищением динамита на шахте. Он умер, замученный, так же молча, как жил всю жизнь.

«Проклятый январь, — думает Станда, — скольких хороших людей у нас тогда не стало!»

И вдруг развязавшийся клубок воспоминаний продолжает разматываться дальше. Десять дней спустя разведка отряда «Серп и молот» под командованием комиссара Водолазова наскочила в густом буковом лесу под Током на отряд СС. С эсэсовцами был лесник Мушл, живший в сторожке у Оленьих колодцев.

Разведка партизан не стреляла, хотя у нее и было преимущество внезапного нападения. Нужно было выяснить, куда направляются эсэсовцы. Партизаны в белых маскировочных халатах следовали на лыжах за фашистами по глубокому снегу, через вырубки, на расстоянии двух километров. Фашистов в зеленых шинелях было видно издалека.

Через час все выяснилось. Фашисты шли прямым путем к землянке на северном склоне Тока. Они обложили ее на почтительном расстоянии и стали стрелять как при круговой облаве на зверя. Но в землянке было пусто.

Промерзнув до костей, обозленные эсэсовцы вечером вернулись к сторожке, где они оставили два своих грузовика, и захватили с собой в город и Мушла. Лесничиха упала перед ними на колени, обнимала сапоги молодого эсэсовского офицера, умоляла сжалиться.

— Не бойтесь, мы берем его с собой вместо проводника. Не позже, чем через неделю, привезем обратно, — со смехом уверял ее офицер.

Мушл не вернулся. Зря только жена его унижалась. В конце недели стало известно, что Мушла повесили в таборском гестапо.

Капитан Олексинский тотчас же после отъезда эсэсовцев созвал совещание штаба. Решение было заранее ясно: сейчас же освободить все землянки, известные лесникам и арестованным подпольщикам. Немедленно. Все должно быть сделано до рассвета: никаких следов, никакие материалы не должны попасть в руки врагу.

Перед глазами у Станды блестит занесенная снегом лесная тропа к Гладкой, вся розовая от угасающей зари. Они идут втроем, на сапоги у них намотаны тряпки, вокруг пояса веревки, подмышкой топор. Лесорубы. Им приказано стрелять только в случае крайней необходимости. Трофейные парабеллумы спрятаны в карманах на груди. У каждого две обоймы по девять патронов. Петр Лойин неутомимо протаптывает дорогу в снегу своими сильными, огромными ногами, оставляющими глубокий, как говорит Алеша, «слоновый» след, Станда в середине, Алеша Москвин прикрывает тыл.

Когда Станда закрывает усталые глаза, ему явственно представляется глубокая лесная тишина. Только слежавшийся снег, проваливаясь, слегка хрустит под ногами да деревья потрескивают едва слышно от крепнущего к вечеру мороза. Иногда пронзительно вскрикивает спугнутый фазан.

Переход от дня к ночи происходит как-то странно. Заря вдруг потухла, точно смытая одним энергичным движением, и вместо нее над горизонтом внезапно появилось холодное зеленое пламя. И в ту же секунду позеленел и снег.

— Смотри, какой художник… природа! А! — восторженно шепнул Алеша за спиной Станды. И Станда в эту самую минуту думал: «Эх, если бы я был таким живописцем!»

Землянка под Гладкой была занесена снегам, и ее было трудно заметить. Алеша Москвин остался караулить. Петр со Стандой разгребли хвою, маскировавшую вход, и с электрическим фонариком в руках вошли внутрь. Все было в порядке. Они разгребли землю над специальным погребом и вынули оттуда сорок килограммов взрывчатки и два жестяных ящика с немецкими гранатами. Петр разделил взрывчатку, чтобы положить в два заплечных мешка, Станда взял ящики.

— Готовы? — всунул внутрь голову Алеша.

В этот миг с трех сторон послышались громкие выстрелы. Алеша, невредимый, вскочил в землянку, а Петр зашатался и схватился рукой за левое плечо.

Они были в ловушке.

Алеша бросился к гранатам, насовал их себе за гимнастерку и на животе выполз из укрытия. Тройной взрыв разорвал тьму. В чаще, откуда стреляли из винтовок, кто-то взвыл нечеловеческим голосом.

Ручной пулемет правильными очередями начал бить по дерновой крыше. Все трое легли на землю у самого входа.

— Боятся близко подойти, знаю я их! — спокойно прошептал Алеша. — Уже темно, забирайте все гранаты, сейчас выскочим. Пойдем на прорыв!

В то время когда они нагнулись над ящиками с гранатами, поспешно разбирая небольшие металлические цилиндры, у входа вспыхнул ослепительный свет и раздался взрыв. Фашистам удалось бросить гранату перед самым входом в землянку. Объятые глубокой тьмой, ослепленные внезапной вспышкой, ощупывали партизаны друг друга.

Станда нашел плечо Алеши. Ватник был разорван осколком, пальцы попали во что-то теплое, липкое. Но Алеша был в сознании: он на миг осветил фонариком пол, чтобы ориентироваться. Петр Лойин лежал ничком в луже крови, осколок сорвал шапку вместе с куском кожи. По левому уху струей бежала кровь. Но и он был в сознании, его темные глаза ярко блестели во мраке.