— Из всех проклятых, чертовых, несносных болванов, ослов и недотеп, которые лезут не в свое дело и суют свой нос куда не просят — обессиленно произнес он — Джордж Таппер наихудший.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Его нельзя выпускать из дому без присмотра. Он общественно опасен.
— Но…
— Это собаки моей тетки! Я их прихватил, когда она меня выгнала.
В коттедже все еще трудолюбиво тявкали пекинки.
— Ей-богу, — прошептал Юкридж — это жестоко.
Думаю, он сказал бы больше. Но в этот момент из коттеджа вдруг раздался голос. Это был женский голос, тихий и непреклонный. Услышав его, сразу можно было представить холодные глаза, орлиный нос и волосы цвета вороненой стали.
— Стэнли!
Больше голос ничего не сказал, но этого было довольно. Юкридж бросил на меня дикий взгляд. Он все понял. Казалось, он пытается втянуться в макинтош, словно улитка, которую застигли за поеданием салата.
— Стэнли!
— Да, тётя Юлия? — дрожащим голосом ответил Юкридж.
— Иди сюда. Я хочу с тобой поговорить.
— Да, тётя Юлия.
Я — бочком, бочком — вышел на дорогу. В Белой Хижине пекинки тявкали уже совершенно истерически. Вскоре я пошел рысью, а затем — хоть и стояла тёплая погода — побежал, и довольно быстро. Я мог бы остаться, если бы захотел, но почему-то я не захотел. Что-то подсказало мне, что в этой тихой семейной сцене я буду лишним.
Что это было, я не знаю. Возможно, дальновидность. Или широкий, гибкий взгляд на жизнь.
