Знаменитые авантюристы XVIII века - [90]

У Мелиссино же Казанова познакомился и подружился с молодым гвардейским офицером Зиновьевым, родственником Орлова; этот офицер был ему все время полезен. Между прочим, при его посредстве Казанова купил себе за 100 рублей какую-то деревенскую красавицу. В рассказе об этой купле Казанова, кажется, впадает в неточность. Слов нет, продавать и покупать людей тогда было можно, но от владельцев. Казанова же утверждает, что купил девушку от ее родителей, причем, по объяснению Зиновьева, она все-таки становилась его крепостною. Не знаем, можно ли было так поступать. По поводу этого приобретения Казанова делает любопытные замечания о великом значении палки и вообще боя в тогдашнее доброе старое время. Его раба и одалиска оказалась существом в высшей степени ревнивым. «Сообразуясь с нравами страны», Казанова, чтобы отучить ее от этой ревности или хоть на время успокоить, задавал ей капитальную выволочку. «Не удивляйтесь, — предупреждает он читателей, — это было лучшее средство доказать ей, что я ее люблю. Таков нрав русских женщин. После побоев она становилась нежной и любящей и между нами устанавливалось доброе согласие». Кстати сказать, девица ему попалась не промах. Однажды, например, он где-то загулялся и явился домой поздно ночью. Его «Заира», как он прозвал свою покупку, встретила его грузною бутылкою, которую изо всей силы пустила ему в голову; Казанова уверяет, что избегнул явной смерти каким-то чудом. После того ему пришлось возиться с нею до утра, а к утру в нем созрело весьма серьезное намерение бежать от этой бурной любви. Задала она ему страху! Любопытнее всего то, что для уличения Казановы в измене она ему показала, в качестве неопровержимого довода, «фигуру из 25 карт, разложенных на столе». Она в его отсутствие прибегла к ворожбе, по нашему обычному способу раскладки карт, и полученная комбинация воочию убедила ее в измене возлюбленного.

— В России, — говорит Казанова в другом месте, — побои совершенно необходимая и неизбежная вещь, потому что слова не оказывают никакого действия. Прислуга, любовница, вообще женщина не знают иного резона, кроме плети. Разговаривать, убеждать — только попусту тратить слова; а отхлестать плетью или дубиной — и человек тотчас вразумится. «Барин не прогнал меня, а прибил, — так будто бы рассуждает русский раб, — значит, он меня любит, и следственно я должен для него стараться». У Казановы было, например, такого рода столкновение с его слугою, «казаком», рекомендованным Папандопуло. Этот казак, человек очень усердный и преданный, пришелся нашему герою во всех отношениях по вкусу; только одно его огорчало — пристрастие этого человека к водке, которою он изредка напивался до положения риз. Казанова все время делал ему выговоры. Однажды, когда он сетовал в беседе с Папандопуло на пьянство своего казака, банкир посоветовал ему взлупить его хорошенько хоть раз. «Иначе, смотрите, — предупреждал банкир, — он кончит тем, что вас приколотит». Оно почти так и вышло. Казанова, выведенный как-то раз из терпения, раскричался на казака и занес над ним трость; тот немедленно кинулся на него и ухватился за трость, очевидно, норовя вырвать ее и вздуть самого барина. Казанова, имея на своей стороне преимущество и силы, и трезвого состояния, без труда подмял под себя строптивого раба и тотчас вслед за тем выгнал его.

За исключением этих двух свойств, т. е. пьянства и нечувствительности к словесным убеждениям, Казанова признает за русскою прислугою сочетание самых драгоценных качеств — выносливость, трудолюбие, терпение, неприхотливость, послушание, честность. Он удивляется русским кучерам, часто выстаивающим целую ночь на лютом морозе, иногда даже замерзающим, особенно когда они не утерпят и выпьют водки, чтобы согреться. Он упоминает о массе отмороженных носов и ушей в России, распространяется о признаках отмораживания и известном его лечении — растирании снегом. Кто-то уверил его, что отмороженные и отвалившиеся уши и носы иногда вырастают вновь; многие, и в том числе принц Карл Курляндский, удостоверили, что это правда. Казанова, впрочем, остался в некотором сомнении по этому пункту.

Папандопуло познакомил Казанову с министром Олсуфьевым (Alsuwieff) высоким и полным, по словам Казановы, единственным литературно образованным человеком, которого он встретил среди тогдашних русских. Познакомился он еще с Нарышкиным, егермейстером.

Лолио дал ему еще письмо к действительно знаменитой княгине Дашковой, председательнице Российской Академии. Она в то время жила в трех верстах от Петербурга, «в изгнании», как уверяет Казанова. Дашкова приняла его внимательно и обещала поговорить о нем с графом Паниным. Круг знакомых Казановы быстро расширялся.

В Крещенье Казанова присутствовал на Неве, на водосвятии, где было, по его словам, «на пять футов» льда. На льду сделали прорубь, и когда вода была освящена, священник стал погружать в нее маленьких детей, которых ему подавали одного за другим.

Случилось, что священник нечаянно выпустил одного из малюток, и тот, конечно, тотчас исчез подо льдом и утонул. Тогда священник будто бы воскликнул: