Знаменитые авантюристы XVIII века - [5]

По словам принца де Линь, хорошо знавшего Казанову и написавшего о нем интересные воспоминания, знаменитый авантюрист мог бы считаться красавцем, если бы «не подгадила» физиономия. Он был высок, статен, сложен Геркулесом. Но лицо его отличалось почти африканскою смуглостью. Глаза он имел живые, блестящие, но какие-то тревожные, настороженные; эти глаза словно караулили грозящее оскорбление и гораздо более способны были выразить гнев и свирепость, нежели веселье и доброту. Казанова сам редко смеялся, но умел заставить других хохотать до упаду. Его манера рассказывать напоминала Арлекина и Фигаро; от этого его беседа всегда была интересна. Когда этот человек с уверенностью утверждал, что он знает или умеет делать то или другое, на поверку всегда оказывалось, что этого именно он как раз не знает и не умеет. Он писал комедии, но в них не было ничего комического; он писал философские рассуждения, но философия в них отсутствовала. А между тем в других его произведениях он блещет и новизною взглядов, и юмором, и глубиною. Он хорошо знал классиков, но вечные цитаты из Гомера и Горация набивали оскомину его слушателю и читателю. По характеру он человек чувствительный, способный питать признательность; но чуть что было не по нему — он становился и строптивым, и брюзгливым, и злым. Он верил только в наименее достойное веры и, в сущности, был полон суеверий. Он был жаден, ему всего хотелось, но в то же время он умел и обойтись без чего угодно. Женщины были его господствующею слабостью, и ничто так не раздражало и не подавляло его, как неуспешная интрига. Любовный и гастрономический аппетиты у него почти одинаковы. Казанова был довольно бесцеремонный стяжатель, но его нельзя было упрекнуть в эгоистической скупости; он охотно осчастливливал всех окружающих, проявляя к ним много великодушия и щедрости. Нельзя также отказать ему в деликатности чувств, в развитом чувстве чести, в мужестве. Пока этому человеку не противоречили, с ним можно было жить; не следовало забывать, что его щепетильное самолюбие вечно было настороже. Его пылкое воображение, живость уроженца Юга, его вечные скитания, поразительное разнообразие его карьер, твердость в бедствиях, — все это вместе создало из Казановы редкую личность, в высшей степени поучительную для наблюдателя.

Глава I

Предки Казановы. — Первые события жизни, которые ему памятны: излечение от кровотечений, визит к колдунье, ночное видение. — Проделка его с маленьким братом и исповедь у иезуита. — Смерть отца и переселение в Падую. — Жизнь на хлебах у славянки и в пансионе доктора Годзи. — История Беттины. — Казанова поступает в университет. — Нравы тогдашнего студенчества. — Кровавая распря с полицейскими.

Своим родоначальником Казанова считает испанского выходца, уроженца Сарагосы, дона Хакобо Казанову. Этот идальго (бывший, однако, чьим-то побочным сыном) в 1428 году похитил из монастыря молодую монахиню Анну Палафокс на другой день после ее пострижения и бежал с ней в Италию. Интересная парочка поселилась в Риме и явила собою тот корень, от которого произросло родословное древо рода Казанова.

Отец нашего героя, Гаэтано-Джузеппе-Джакомо Казанова, начал свою семейную жизнь с того, что увлекся актрисою по имени Фраголетта, игравшею роли субреток. Движимый этою страстью, он сам выучился танцам и поступил на сцену. Он блаженствовал со своей Фраголеттою лет пять подряд, потом расстался с ней и перебрался в Венецию, где также пристроился в местном театре. В Венеции он познакомился с юной красавицей, дочерью башмачника, Цанеттою, влюбился в нее и тайно обвенчался с нею. Первенцем этого союза, явившимся на свет 2 апреля 1725 года, и был наш герой, Джакомо Казанова. У него было еще три младших брата и две сестры. Старший из них, Франческо, сделался известным батальным живописцем, другой, Джованни, был директором Академии художеств в Дрездене, а третий, какой-то неудачник, был священником и умер в цвете лет.

Казанова начинает помнить себя с восьмилетнего возраста; все раннее детство испарилось у него из памяти. Первый оставшийся у него в памяти эпизод его жизни живо рисует картину тогдашних венецианских нравов и обычаев. В детстве наш герой был слабеньким мальчиком, за жизнь которого постоянно опасались. Он страдал частыми и обильными кровотечениями из носа. С такого кровоизлияния начинаются и его воспоминания. Ему представляется комната в их доме; сам он стоит в углу, наклонив голову; кровь льется струей из его носа. К нему подходит его бабушка, мать его матери. Она обмывает ему окровавленную физиономию; затем потихоньку, чтобы никто в доме не знал, выводит его, сажает в гондолу и везет к какой-то старухе, специалистке по части заговаривания крови.

«Выйдя из гондолы, — повествует Казанова, — мы входим в каморку, в которой видим старуху, сидящую на кровати, держащую на руках черную кошку и окруженную еще пятью или шестью такими же кошками. Это и была колдунья. Обе старухи долго разговаривают между собою, и, надо полагать, предметом их беседы был я. По окончании этой консультации, веденной на местном наречии, колдунья получила от бабушки дукат, открыла какой-то сундук, взяла меня на руки, положила меня внутрь сундука и заперла в нем, уговаривая меня ничего не бояться; этого было бы достаточно, чтобы я струсил, если бы что-нибудь соображал; но я совсем ошалел. Я спокойно сидел в сундуке, держа платок у носа, потому что кровь все еще шла, и равнодушно прислушивался к возне, которая поднялась в комнате. Я слышал то хохот, то рыдание, то пение, то крики и стуки в крышку ящика, но мне было все равно. Наконец, меня вынули из сундука и в то же время кровотечение остановилось. Тогда старуха принялась ласкать меня, затем раздела и уложила на кровать, потом сожгла пучок какого-то зелья, окурила дымом одеяло и завернула меня в это одеяло, произнесла заклинание, вновь раскутала меня и дала мне съесть пять конфеток, очень приятных на вкус. После того она натерла мне виски и затылок пахучею мазью и одела меня. Она сказала мне, что мои кровотечения понемногу прекратятся, если только я никому не скажу о том, как она лечила меня, если же расскажу, то грозила, что я совсем истеку кровью и умру. Дав мне эти наставления, она предупредила, что на следующую ночь меня посетит прелестная дама и что от нее зависит все мое счастье, но только под условием, чтобы я никому ничего не говорил. После того мы вернулись домой».