Знамение времени. Убийство Андрея Ющинского и дело Бейлиса - [56]

LXV.

Эксперт, который ничего не знает.

Совершенно подстать Сикорскому ксендз Пранайтис. Не только вся Россия, но и весь мир ждал выступления этого единственного эксперта обвинения с духовной стороны, выставленного обвинителями по процессу Бейлиса.

И как не ждать: ведь мы все должны были услышать, должны были узнать с доказательствами от всемирной науки, {165} от текстов священного писания и всей еврейской письменности, именно то, чего нет на свете. Согласитесь сами, что выступление смиреннейшего отца Пранайтиса должно было создать "большой день" в киевском окружном суде...

Но грянул гром, да не из тучи...

Как хорошо, что именно в этом процессе участвует представитель средневековой инквизиции.

В черной сутане, бритый, хитрый, мстительный и жестокий, он выступает здесь, в суде, при свете XX-го века, выступает так, как когда-то выступали его предки в давно прошедшие, полные ужаса и крови, времена.

Помните, когда эта хранители святости, выходящей из Рима, распаленные страстью холостых людей, живущих вдали от женского общества, находили удовлетворение своим бушующим, разнузданным помыслам в жестокости, мучениях и крови тех, на кого легче всего было поднять руку: сектанты, ведьмы, колдуны, евреи - вот их пожива, вот их отрада. О, как были изобретательны они в своем изуверстве! О, как любили они пытать и терзать, эти католические монахи, терзать людей, особенно женщин! Ведь, здесь, в застенке, было все возможно. Здесь, в застенке, рукою палача срывались одежды с красавиц-девушек, с женщин, полных сил и чистоты, и они, эти служители алтаря, упивались редким зрелищем обнаженных женских тел. Как истинные развратники, дошедшие до грани сумасшествия, в терзаниях и унижениях тех, кто был незапятнан в своей чистоте, в терзаниях особенно женщин и девушек находили они чудовищное удовлетворение своих страстей и сатанинской похоти.

А потом? Потом, когда тела превращались в груду изможденного, исковерканного, страдающего человеческого мяса, издающего стоны и вопли, от которых и до сих пор содрогается мир, они, эти святые отцы римской церкви, шли дальше, через пытку к костру, где их пир, этот пир хуже, чем людоедский, завершался безумной оргией, безумной пляской вокруг тех, кто погибал в пламени огня, в вихре и стоне крутящегося дыма...

С песнями, с кликами сатанинского восторга, схватившись рука за руку, служители алтаря, католические монахи, крутились, летали, как демоны, озаряемые пламенем {166} костров, на которых жгли людей, жадно вдыхая запах крови и шипящего на огне человеческого мяса... И они, эти изверги рода человеческого, осмеливались поднимать распятие Христа, протягивать его к кострам, как бы становясь под защиту того, кто был всепрощающим другом несчастных, братом больных и убогих, утешителем голодных и страдающих...

Образ человеческий теряли они, эти обезумевшие, осатанелые монахи, подхватываясь вереницами, все быстрей и быстрей, кругом-кругом без конца и счета, до полного изнеможения, носились они черными змеями, вокруг принимавших мученическую смерть невинных жертв их безумства.

Их охрипшие голоса оглашали площади казни, сливаясь в хор иступленного пения:

Ognum gridi, com'io grido Sempre pazzo, pazzo, pazzo!

Перед господом смиритесь,

Пляшите, не стыдитесь,

Как царь Давид плясал,

Подымим наши ряски

Смотрите, чтобы в пляске

Никто не отставал.

Опьяненные любовью

К истекающему кровью

Сыну бога на кресте,

Дики, радостны и шумны

Мы безумны во Христе.

Мы крестиками машем

И пляшем, пляшем, пляшем,

Как царь Давид плясал.

Несемся друг за другом

Все кругом, кругом, кругом,

Справляя карнавал.

Попирая мудрость века

И гордыню человека.

Мы, как дети в простоте

Будем божьими шутами,

Дурачками, дурачками,

Дурачками во Христе.

(Д. М е р е ж к о в с к и й  "Воскресшие боги. Леонардо-да-Винчи", стр. 217.)

И вот духовный потомок этих-то людей, проливших неисчислимые потоки крови, потомок тех, кто замучил и {167} сжег сотни тысяч людей, католический ксендз Пранайтис пришел в русский суд и заявил требование на еврейскую кровь. Кровь, пролитая духовными его отцами, подмывает и тревожит его и ему самому нужно хоть, чем-нибудь удовлетворить эту жажду крови, жажду ненависти и человеконенавистничества. И он осмелился нанести оскорбление и суду, и обществу, и всей России, придти и заявить, что пытки - это хорошо, они были и будут. Пытками достигалась истина... Даже Замысловский и тот покривился.

И я посмотрел на подсудимого, на Бейлиса, который не то с ужасом, не то с недоумением смотрел на этого священника в католической сутане...

О, как бы был счастлив этот ксендз Пранайтис, если бы немножечко поднять этого Бейлиса на дыбу, немножечко пожечь, подсмолить, подкурить, потянуть туда-сюда, забить под ногти гвозди, пронять утомлением - вот такая экспертиза, вот она ему со плечу, а то, поди пожалуйста, требуют знание книг, переводов каких-то текстов... Зачем все это? Конечно, он обнаружил полное невежество, конечно он явился сюда совершенно ничего незнающим! Да не все ли это равно? Ведь, судят еврея, а для него, Пранайтиса, этого достаточно, чтобы обвинить Бейлиса с чем угодно.