Знакомство по брачному объявлению - [20]

Настроение у Акрама-абзы поднялось: парик казался на месте, а сама Назифа-ханум нет-нет да и напоминала ту прекрасную женщину на фотографии. Но все же его так и подмывало спросить, когда она фотографировалась и сколько ей тогда было лет. Едва сдержался, понимая, что его вопрос обидит гостью.

Добрый прием поднял настроение и гостье. Закусывала она все больше икрой -- и черной, и красной, и говорила, что никогда в жизни не пробовала такой свежей и такого высокого качества. Сабиров же многозначительно молчал: он даже соврать насчет икры ничего не мог, ибо толком ничего о ней не знал. В общем, сидели хорошо, беседуя о том о сем, не касаясь личной жизни друг друга. Подоспел и самовар, которому Назифа-ханум очень обрадовалась.

-- А у нас в доме, в детстве, был медный, весь в медалях,-- вспомнила она.-- И я драила его речным песочком до зеркального блеска! Теперь такие самовары только в коллекциях и можно увидеть.

Она расспрашивала Акрама-абзы о хлебодаровском житье-бытье, о его привычках, увлечениях, и делала это тактично, тонко, по-женски хитро. Узнав, что у него нет никакого хобби, даже похвалила, сказав, что мужчины с ума посходили -- все свободное время тратят на чепуху, вместо того чтобы уделять его семье. Потом, извинившись, что так пристрастно расспрашивает обо всем, сказала:

-- Я ведь, Акрам Галиевич, женщина городская, хоть и родилась в селе. Интеллигентка, так сказать. Первый мой муж, военный, в годах, крепко меня любил и баловал. Был в высоком чине, хорошо получал, на службе его одевали, на службе кормили, его персональная машина всегда была к моим услугам, так что никаких обычных женских забот я не знала и знать не хотела. У меня была своя жизнь, свои интересы, и мужа, который любил, как я уже сказала, берег и лелеял меня, это устраивало. Ну, конечно, мы иногда принимали гостей --фрукты там, мороженое, шампанское. Да иного -- пирогов, разносолов -- от меня и не ждали. Зато я играла на фортепиано, читала стихи, пробовала рисовать,-- друзья мужа боготворили меня, говорили, что я создана для изящной жизни. Жаль, у вас нет инструмента, я бы с удовольствием сыграла для вас. Почему я вам это рассказываю? Хотелось бы, чтобы вы поняли меня и были терпеливы, может быть, я еще научусь вести хозяйство и готовить...

Акрам-абзы молча слушал монолог женщины, не зная, что и сказать на эту исповедь, как реагировать.

-- Мне у вас здесь нравится,-- продолжала доктор, оглядываясь вокруг,--но в доме, безусловно, нужно сменить обстановку, придать ей шарм, чтобы чувствовалось, что живут тут интеллигентные люди. Я думаю, здесь я снова могла бы заняться живописью, писать скромные сельские пейзажи, виды, город у меня получается неважно... Может, даже примусь наконец за портреты. Жаль, что здесь нет возможности выходить в свет, я так люблю бывать в гостях, в театре... Кстати, хоть какие-то очаги культуры у вас в Хлебодаровке есть?

-- Дом культуры в прошлом году открыли, не хуже чем в городе,-- ответил Акрам-абзы, трезвея от такого откровенного разговора.

-- И что за творческая жизнь течет в вашем Доме культуры? --заинтересованно спросила Назифа-ханум. - Какие мероприятия проводятся? Приезжает кто-нибудь с концертами?

-- Если честно, я не совсем в курсе,-- признался нотариус. -- Отстал от культурной жизни села. Кажется, кружки всякие есть. Но кино каждый день, за это я ручаюсь. -- И, вспомнив, добавил: -- На втором этаже библиотека, а в зале есть большое пианино. Если вы захотите играть -- думаю, возражать не будут, разрешат, все равно без дела пылится.

-- Сегодня есть кино? - оживилась гостья, даже блеск в глазах появился.

-- А как же, сегодня же суббота. Каждый день, кроме понедельника... как-то нерешительно промямлил хозяин.

-- Решено, идем в кино. Я должна все увидеть своими глазами,--заключила гостья и поднялась из-за стола.

-- В кино так в кино,-- покорно согласился Акрам-абзы, холодея от мысли, что придется пройти через все село туда и обратно, да и в зале четыреста мест -- триста девяносто восемь пар внимательных глаз будут разглядывать, с кем это их нотариус в кино заявился.

"Отказаться? Но как? Эх, была не была, чему быть, того не миновать",--подумал Акрам-абзы и стал убирать со стола, а Назифа-ханум принялась доставать из чемодана свои наряды.

Затем она заперлась в комнате, где находилось трюмо с ее фотографией, и велела не беспокоить часа полтора, а Акрам-абзы бесцельно бродил по двору. Ему, чтобы собраться, нужно было пять минут, а сегодня не нужны были и они -- с самого обеда при параде.

"Влип, и крепко влип",-- думал Акрам-абзы, с надеждой глядя во двор Жолдаса: вот когда необходим был совет мудрого бухгалтера. Но двор Беркутбаевых был пуст -- наверное, уехали к родственникам в аул и даже не предупредили, как делали обычно.

"Она и на миг не сомневается, что осчастливила, считает себя подарком не только для меня, но и для всей Хлебодаровки... Ну ладно, готовить не умеет, так хоть бы помогла убрать со стола, да и самовар запалить много ли ума надо! - распалял себя нотариус.-- Полтора часа нафуфыривается, чтобы в кино сходить, времени не жаль. Живопись, портреты...-- подогревал он себя.--Ну ладно, была бы хоть похожа на ту прекрасную женщину на фотографии, тогда был бы какой-то резон ее, как она говорит, лелеять. Я что ж, должен всей Хлебодаровке предъявлять ее фото - вот, мол, какой красавицей она была в молодости? Или тот большой портрет в раме, что обещает подарить, должен нести на вытянутых руках, когда выходить вместе будем? Нет, не поймут меня в Хлебодаровке, правильно сказал Жолдас, не поймут. Спросят: что, свои хуже, что ли? И крыть будет нечем. Ох и мудр же Жолдас-ага..."