Знак вурдалака - [64]

— Власта?

— Колдунья была такая в здешних местах, барин.

— Я знаю про Власту. Но ты сказала, что она поцеловала мать девушки? — не понял Иван Карлович.

— Так можно назвать укус вурдалака, барин. Мать Настина Татьяна родами померла. А девка получилась порченная.

— Она не в своем уме?

— Бродит по лесу и все какие-то песенки поет. А что поет того никто разобрать не может.

— Это почему?

— Дак слова тарабарские. Говорит вроде громко, а чего говорит никак не понять.

Тарле решил все разузнать и отправился к дому на краю деревни, в котором жила порченная. Дорогу ему взялся показать деревенский мальчишка Мтрошка. За это Иван Карлович обещал ему рубль серебром — деньги для мальца огромные.

— Дом её на самом краю стоит, барин. Там раньше старуха Минеиха жила. А как померла, порченую туда и поместили.

— А с этой старухой тоже было что-то не так?

— Дак ведьма она была. Про то все знают.

— Ведьма? А почему эту старуху считали ведьмой?

— Известно почему. Порчу могла она наслать и заговоры разные знала. Её даже Войку опасался. А Войку сам дружил с нечистой силой. Про то все знают здесь. Ныне тот Войку отсюда съехал.

Тарле хорошо знал, где находиться Войку и потому снова перевел разговор на Минеиху.

— А ты сам видал колдовство той старухи?

— Сам не видал. Но только когда помирала она, дядька Кирьян, что был подле Минеихи, седым стал. Он и говорил про то моему батьке. А я их разговор слышал.

— И что говорил тот дядька?

— Минеиха никак помереть не могла. Дух из ведьмы просто так не выходит. Страшно мучилась она, но все жила и жила. И только когда стену домика её разобрали дух из ведьмы и вышел. Затем стену снова собрали и там ныне порченная и живет.

— И она там одна живет? — спросил чиновник.

— Одна, барин. Бабы ей еству какую носят. Но говорить с ней боятся.

— Отчего так?

— Так вы сами увидите, барин. Мамка говорит сила нечистая в ней сидит.

Мальчишка привел Тарле к дому, но сам близко подходить не стал, получил обещанный рубль и сбежал. Иван Карлович сам отворил ветхую калитку и подошел к двери черного покосившегося домишки.

Из домика доносился звонкий девичий голос. Тарле к своему удивлению узнал латынь. Девушка читала стихи!

— Невольный вкрался в душу страх.

И канул вопль во тьму.

С кровавой пеной на губах

Она приблизилась к нему.

Тарле не мог понять как простая деревенская девушка, ничему и никогда не учившаяся могла говорить на латыни? Ведь даже многие чиновники сего языка не ведали.

Он вошел в дом.

Девушка в простом платье, какие носили крестьянки, сидела на лавке и смотря в одну точку повторяла:

— Невольный вкрался в душу страх.

И канул вопль во тьму.

С кровавой пеной на губах

Она приблизилась к нему.

На Тарле она не обратила никакого внимания. Словно его и не было. Девушка была молода, не больше 14 лет, худощава и нескладна. Её фигура еще не оформилась. Зато лицо её было прекрасным. Ивану Карловичу она напомнила нимфу из греческих мифов.

Двери за чиновником закрылись сами собой. И от этого хлопка он вздрогнул всем телом, а девушка вдруг перестала декламировать стихи…

2

Трактир «Ведьмина гать».

Коллежский асессор Тарле очнулся в сыром подвале. Он поднялся на ноги и ощупал больную голову. На стене чадил факел, и тускло освещал пространство вокруг. Его окружали бревенчатые черные стены, влажные от сырости.

— Что за черт! — выругался Тарле. — Где это я?

— Здравствуй, Иван Карлович, — послышался голос.

Тарле оглянулся и на куче гнилой соломы заметил мужчину в рваном камзоле.

— Ты знаешь меня? Кто ты, сударь?

— Я Карпов, коллежский секретарь. Чиновник сыскного ведомства.

— Карпов? Ты ли это, Петр Антипович?

— Али не признал?

— Трудно признать в таком месте чиновника юстиц-коллегии.

— Я в сыскном приказе служу. К московской канцелярии юстиц-коллегии токмо временно приписан.

— Где это мы, Петр Антипович?

— Сие подвалы проклятого трактира «Ведьмина гать». Нечистое место, Иван Карлович. Ты как попал сюда?

— Хотел бы и я задать тот же вопрос, господин Карпов. Помню деревенский домик на окарине села. Помню, как зашел в него, а дальше все словно отрезало.

— Вот и у меня было нечто подобное. Ехал из имения и заблудился в лесу. Вернее мой кучер заблудился. Сказал, что ведьмы нас кружат.

— Эту историю мне уже рассказали, Петр Антипович. Я ведь, сударь, за тобой прибыл.

— В имение Архангельское?

— Да.

— Не близкие соседи барский дом в имении Кантемира и «Ведьмина гать».

— Про то ничего не могу вспомнить, сударь. Голова болит, — ответил Тарле.

— У тебя рана на голове, Иван Карлович.

Тарле прикоснулся к повязке.

— Это я перевязал тебя, да рану водой промыл. Кто тебя так приложил?

— Того не знаю. Веришь ли, господин Карпов?

— А чего не верить? Место страшное, проклятое. Меня ведь упреждал отец Михаил, что не дадут мне вернуться на Москву. Так оно и вышло. Степан Андреевич-то, получил мое послание?

— Да. Добрался твой денщик до Москвы.

— То хорошо, — вздохнул Карпов. — Если и сгину, то не зря.

— Ты погоди хоронить себя, господин коллежский секретарь. Не рано ли помирать собрался? Ведь не убили нас пока. А стало, может еще и выберемся.

— Не убили говоришь? Да можно и похуже смерти кое-что испытать, господин Тарле. Али не слыхал, что я сказал тебе? Сие «Ведьмина гать». Смекай.