Знак убийцы - [76]

— Но для чего встречаться в Париже? — спросил священник. — И главное, какая связь с «Мюзеумом»?

Они долго стояли у ограды Ботанического сада, где выстроились в ряд десятки автобусов телевидения с тянущимися к небу параболическими антеннами. Разговоры репортеров вполголоса выдавали лихорадочную бессонную ночь ожидания. Наши собеседники встали так, чтобы их не услышали эти чересчур любопытные наблюдатели.

Внушительные здания «Мюзеума», словно величественные театральные декорации, высились в сумраке.

— Почему Париж? — переспросил Осмонд. — Вероятно, потому, что здесь менее рискованно, чем в Соединенных Штатах… и потому, что это позволяет им утвердить превосходство американской цивилизации над «старушкой Европой».

— Они, наверное, пользуются Парижем как витриной… символической кончины? — предположил астрофизик.

И, словно во вспышке молнии, Питер вновь пережил свое блуждание по галерее палеонтологии несколько дней назад. Эти жуткие экспонаты, эти искажения природы, которые плавали в банках…

— Витрина! — вскричал Осмонд. — «Мюзеум» — витрина! Теперь я знаю, что прав!

И так как отец Маньяни не понял внезапного всплеска энтузиазма американского ученого, тот счел своим долгом объяснить ему свою теорию.

И тогда двое коллег пустились в страстный разговор, сопровождаемый энергичными жестами, иногда останавливаясь, чтобы подумать, потом снова продолжая путь, и каждый дополнял мысли, высказанные другим.

Эта сентябрьская ночь определила рождение самой невероятной из криминальных теорий, когда-либо созданных человеческим разумом.

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Что касается меня, то я готов без боязни предстать перед Создателем. Но Он, готов ли Он к такому испытанию?

Уинстон Черчилль

Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.

Мф. 5. 8

ГЛАВА 39

Три голубя дрались из-за крошек хлеба, которые им бросал какой-то тип в сером свитере и помятых голубых джинсах, что сидел на скамье перед церковью в Батиньоле. Около девяти часов другой мужчина в черных брюках и простом темно-синем пуловере, явно усталый, но спокойный, вышел из церкви и быстрым шагом направился к своему сообщнику, сидевшему на скамье.

— Я готов.

Питер Осмонд бросил последние куски багета птицам, которые теперь, вовсю воркуя, сбились в кучу, и повернулся к священнику. Его странно было видеть в гражданском, в одежде, которая к тому же была великовата, но он все же выглядел вполне пристойно — так сказать, освободившись от своего священнического одеяния, являл собой неплохой образец настоящего мужчины… Римский тип, смугловатый, такие нравятся женщинам. Но заботы итальянца были бесконечно далеки от подобных пустяков.

Осмонд встал, и они двинулись по улице Лежандр. Несмотря на крайнюю усталость и возбуждение от беседы и составления дальнейших планов действий, схожесть взглядов придала им энергию, о которой они даже не подозревали. Коллеги проходили всю ночь и зашли в гостиницу американца лишь для того, чтобы принять душ и переодеться — особенно Марчелло Маньяни. Там, куда они направлялись, одеяние служителя Бога было бы неподходящим. Священник попросил сделать крюк к церкви в Батиньоле, и Питеру Осмонду было трудно отказать ему в этом. Воскресенье должно быть днем истины для большинства верующих, днем милости. Небольшое чудо не было бы лишним, Питер счел небесполезным положиться и на это.

Бодрым шагом они прошли в свежести раннего осеннего утра. Издали доносился шум машин, квартал еще был погружен в сон.

Две тени быстро скользнули вдоль белого фасада храма Клер-Вуа, двое мужчин осмотрелись: вокруг было безлюдно.

— Ну вот, пришли, — сказал отец Маньяни.

— Вы правда не хотите, чтобы я пошел с вами? — спросил Осмонд настороженно.

— Нет, меня они не знают. Поверьте, так более надежно. И потом, думаю, я более привычен к культовым местам, чем вы.

Осмонд согласно улыбнулся. Священник твердым, решительным шагом направился к входу в храм. А Осмонд поискал, где ему пристроиться, чтобы видеть весь белый фасад храма, и поднял взгляд к небу. Лишь бы солнце не помешало смотреть.

Леопольдина склонилась над планами «Мюзеума», развернутыми на середине комнаты. Дрожащим пальцем она вела по линиям подземных ходов. Это сплетение линий и завитков, казалось, было порождено поистине фантастическим умом. Прослеживать их было тем более трудно, что местами бумага была повреждена сыростью. Помогая себе сопоставлением с другими планами, еще более древними, она стала дополнять недостающие ходы с помощью карандаша. От такой сосредоточенности у нее стало темнеть в глазах, и она решила передохнуть.

Накануне в сопровождении Алекса, еще более бдительного, чем обычно, она вернулась домой. Она предложила Алексу устроить для него на диване удобное ложе, но тот решительно отказался, заявив, что будет бодрствовать всю ночь. Леопольдина для порядка запротестовала, но непримиримость молодого служителя, который своей весьма скромной фигурой загородил входную дверь, быстро заставила ее слаться. Через пять минут она уже спала как сурок. Что касается Алекса, то он счел разумным провести бессонную ночь сидя в кресле, но почти тотчас впал в объятия Морфея…

Леопольдина бросила взгляд на своего друга, который храпел как паровоз. Потом налила себе чашку кофе и, обхватив голову руками, вновь взялась за дело. Нужно было обязательно воссоздать план до встречи с Питером.