Знак четырех. Собака Баскервилей - [25]

Я старался говорить с нашей почтенной хозяйкой самым беспечным тоном, однако душа моя была не на месте. Ночные часы тянулись долго, и сквозь сон до меня время от времени доносились глухие размеренные шаги Холмса. Мне было понятней других, как бунтовал его острый и неутомимый ум против вынужденного бездействия.

За завтраком Холмс выглядел изнуренным и осунувшимся. На щеках у него горели лихорадочные пятна.

– Вы не щадите себя, дружище, – заметил я. – За ночь, кажется, ни разу и не прилегли.

– Да, сна не было ни в одном глазу, – отозвался Холмс. – Эта сатанинская загадка способна со свету сжить. Завязнуть намертво из-за сущей мелочи, когда главные препятствия преодолены, это уже слишком. Преступники мне известны, катер опознан, все прочее ясней ясного – а дальше никак! Пущены в ход дополнительные средства, предприняты все доступные мне меры – и хоть бы что! Оба берега Темзы обшарены до последнего дюйма, однако «Авроры» нет как нет – и миссис Смит ждет не дождется вестей от супруга. Подозреваю, что катер затоплен. Впрочем, есть аргументы против.

– Быть может, миссис Смит направила нас по ложному следу?

– Нет, это исключено. Я навел справки: такой катер действительно существует.

– Не поднялись ли они вверх по течению?

– Я взвесил и эту возможность. Поиски ведутся вплоть до Ричмонда. Если сегодня новостей не поступит, завтра я отправлюсь сам – и буду искать не столько катер, сколько этих двоих. Но сегодня мы наверняка что-то узнаем, наверняка.

Этого, однако, не случилось. Не было известий ни от Уиггинса, ни из других источников. Трагедию в Норвуде описывали почти все газеты, и всюду несчастный Таддеус Шолто изображался в самых черных красках. Новых подробностей, впрочем, нигде не было; сообщалось только, что дознание назначено на завтра. Вечером я прошелся до Камберуэлла – доложить о наших неудачах, а по возвращении застал Холмса подавленным и угрюмым. Он едва отвечал на мои вопросы и весь вечер посвятил замысловатым химическим опытам: усердно нагревал реторты и перегонял растворы, в результате чего по дому разлился такой смрад, что я едва удержался от бегства. До самого рассвета слышалось звяканье пробирок, означавшее продолжение зловонных экспериментов.

Рано утром я проснулся, словно от толчка, и с удивлением увидел, что Холмс стоит у моей постели, одетый в грубый матросский бушлат; шею его окутывал плотный красный шарф.

– Отправляюсь вниз по реке, Ватсон, – сказал он. – Перебрал в голове разные планы и полагаю, что это единственный выход. Так или иначе, попытаться стоит.

– Но разве я не могу вас сопровождать?

– Не надо. Вы принесете больше пользы, если останетесь здесь как мой представитель. Мне самому не очень хочется уходить. Более чем вероятно, что днем поступит какое-нибудь сообщение, хотя Уиггинс вчера вечером и приуныл. Прошу вас вскрывать все послания и телеграммы: если будет что-то новенькое, действуйте по собственному усмотрению. Я ведь могу на вас положиться?

– Безусловно.

– Боюсь, что по телеграфу со мной не связаться: я и сам не знаю, где окажусь. Если повезет, отлучусь ненадолго. А до возвращения наверняка разживусь теми или иными новостями.

Подали завтрак, Холмс так и не появился. Раскрыв «Стандард», я наткнулся там на свежее сообщение:

«Что касается трагедии в Аппер-Норвуде, то есть основания считать это дело гораздо более запутанным и таинственным, нежели изначально предполагалось. Вскрылись обстоятельства, полностью исключающие виновность мистера Таддеуса Шолто. Вчера вечером он освобожден из-под стражи, равно как и экономка миссис Бернстоун. Известно, однако, что полиция располагает сведениями, позволяющими установить личности подлинных преступников. Их с присущей ему энергией преследует хорошо известный своей проницательностью мистер Этелни Джонс из Скотленд-Ярда. Аресты ожидаются в самом скором времени».

«Пока что все обстоит очень неплохо, – подумал я. – Во всяком случае, наш друг Шолто на воле. Любопытно, что за сведения они раздобыли? Впрочем, это стандартный оборот, которым маскируют очередной промах».

Я бросил газету на стол, но тут на глаза мне попалось объявление в колонке о розыске пропавших без вести:

«ИЩЕМ лодочника Мордехая Смита и его сына Джима, покинувших причал Смита около трех часов ночи во вторник на паровом катере „Аврора“. Катер черный с двумя красными полосами, труба черная с белой каймой. Вознаграждение (пять фунтов) будет выплачено тому, кто сообщит о местонахождении Мордехая Смита и катера „Аврора“ его жене миссис Смит, причал Смита, или на Бейкер-стрит, 221Б».

Объявление явно дал Холмс, что и подтверждал адрес. Этот ход показался мне остроумным: беглецы увидят в объявлении только естественное беспокойство жены о пропавшем супруге.

День тянулся медленно. Всякий раз, заслышав стук в дверь или быстрые шаги на улице, я воображал, что это либо вернулся Холмс, либо кто-то откликнулся на объявление. Я брался за книгу, но мысли неизменно перескакивали на наше диковинное предприятие и на причудливую парочку злодеев, за которыми мы охотились. Нет ли какого-то решающего просчета в логических выкладках моего компаньона? – задавался я вопросом. Не стал ли он жертвой чудовищного самообмана? Что, если его живой и гибкий ум построил феерическую версию на ложных посылках? На моей памяти Холмс ни разу не ошибался, однако и самому острому уму случалось заблуждаться. Холмс, подумалось мне, мог пойти по неверному пути благодаря слишком усложненной цепочке рассуждений: он предпочитал изощренные и эксцентрические версии, игнорируя более очевидные и банальные, лежавшие на самом виду. Но с другой стороны, я был свидетелем событий и сам слышал все его доводы. Оглядываясь на длинную череду обстоятельств, многие из которых выглядели пустячными, однако складывались в единую картину, я не мог не признать, что, даже если версия Холмса и неверна, подоплека событий выходит за рамки привычного и заурядного.