Знаешь, сколько опало во сне лепестков... - [15]
Телефон зазвонил в третий раз, я подумала про себя, вот неуёмная мамаша. Взяв трубку, я сказала: "Мама, я знаю, Вы не это имели в виду".
В трубке я услышала голос редактора Лю, он, усмехнувшись, сказал:
— Линь Лань, не виделись пару месяцев, а ты уже всех мамой называешь!
— А, господин Лю, здравствуйте, здравствуйте, я тут с мамой поспорила. Что случилось?
— Да нет, ничего, просто хочу сказать, что с выходом твоей книги у нас могут возникнуть проблемы.
— Какие проблемы? Я надеюсь, что Вы сможете помочь, это всё же моя родная сестра.
— Линь Лань, ты читала её повесть? Ученик средней школы лучше напишет, я знаю, что ты хочешь ей помочь, и не стоит обманывать меня, что это твоя родная сестра, у тебя фамилия Линь, у неё — Яо, родство налицо. Если ты действительно хочешь выпустить её, я могу выпустить её для тебя чисто из человеческой симпатии к тебе, но гонорар и тираж я дам не больше 5% и 5000.
Я слушала его и думала, как же обо всём этом рассказать Гу Сяобэю.
Повесив трубку, я сидела на диване и обдумывала этот вопрос, в конце концов я решила сама немного помочь Яо Шаньшань деньгами и поднять гонорар до 8% — всё равно это всего несколько тысяч, будем считать, что это мой долг перед Гу Сяобэем.
Я прямо сказала ей, что с выходом её книги возникли небольшие проблемы, но я постараюсь всё уладить.
Из телефона послышался равнодушный голос Яо Шаньшань: "Если не получается, то не надо, я особо на тебя и не надеялась", и она сразу бросила трубку.
Разве я кого обидела? Я тоже со злобой бросила трубку. Я решила больше не связываться с этим делом. В конце концов, я должна Гу Сяобэю, а не Яо Шаньшань, ты за него замуж не выходила, по какому праву пользуешься его благосостоянием?
Спустя три минуты раздался звонок Гу Сяобэя — Яо Шаньшань умеет быстро жаловаться!
В трубке я слышала голос Гу Сяобэя: "Линь Лань, я знаю, ты хочешь денег, назови сумму, если это не заоблачные деньги, я заплачу тебе, чтобы ты помогла ей выпустить книгу".
Услышав эти слова, я вся похолодела. Гу Сяобэй, мы были с тобой вместе шесть лет, две тысячи сто девяносто дней, неужели ты не знаешь меня? Ты думаешь, я смогу взять эти вонючие деньги?
Несмотря на то что, я сказала себе не плакать,— с чего мне плакать, моей вины же ни в чём нет,— но у меня из глаз предательски потекли слёзы. Не знаю, что наговорила Гу Сяобэю Яо Шаньшань, но я с горечью на сердце стала вспоминать прошлое, не пойми кто оговорил меня перед ним, и он тут же вскакивает и начинает на меня давить. Куда же ушел Гу Сяобэй из моих воспоминаний, ласковый и улыбающийся — поминай теперь как звали.
Я дослушала Гу Сяобэя, вытерла слёзы, притворилась расслабленной и равнодушной и с разрывающимся сердцем сказала ему: "Гу Сяобэй, оказывается вот какой я была в твоих глазах все эти шесть лет.
После этого я закричала в трубку: "Гу Сяобэй, чтобы через пять минут ты был в кафе на первом этаже моего офиса, если опоздаешь хоть на минуту — убью на месте!"
15
Я, взяв с собой институтские эскизы, по которым Лу Сюй сегодня должен был аттестовать меня, вышла из общежития. Я рассержено села в машину и, как львица, прорычала таксисту: "Трогай, давай!" Водитель испугался до дрожи, он, наверное, подумал, что я какая-то бандитка.
Когда я принеслась, Гу Сяобэй уже был там, Яо Шаньшань тоже. Они сидели и пили кофе, Гу Сяобэй — с серёзным лицом, опустив голову, а Яо Шаньшань смотрела на меня крайне провоцирующим взглядом.
Я подошла и, размахнувшись, дала Гу Сяобэю пощёчину, выглядело это, как будто, я ударила, что было сил, но на самом деле только я и он знали, что я ударила совсем не больно, я не посмела бы ударить его по-настоящему. Гу Сяобэй стоял с поникшей головой молчал, лишь его глаза ярко блестели.
Я закричала: "Гу Сяобэй, ты неблагодарный злобный человечишка..."
Не успела я договорить, как Яо Шаньшань вскочила и отвесила мне оплеуху, раздался такой хлопок, что услышало всё кафе. Она заверещала: "Ты, Линь Лань, ты вообще кто такая, с каких это пор тебе позволено бить Гу Сяобэя?!" Её пощёчина была действительно злой — точной и сильной, я даже не успела подумать о том, как увернуться. Она хорошенько приложилась, моё лицо сразу опухло, я даже начала подозревать, не занимается ли она кикбоксингом.
Похоже у меня от её удара помутилось в голове, я долго стояла на месте, ничего не предпринимая, меня с детства никто ни разу не бил. Гу Сяобэй, и тот боялся меня ударить, а ты кто такая будешь? К тому моменту, когда я сообразила, что нужно дать Яо Шаньшань сдачи, Гу Сяобэй уже крепко держал меня, он смотрел на меня, и его глаза были полны боли и жалости, он сказал: "Линь Лань, хватит". Пока я из последних сил пыталась вырваться, эта гадина Яо Шаньшань отвесила мне ещё одну затрещину, так же быстро, как и в первый раз, так что у меня и секнуды не было, чтобы увернуться. После этого я обессилела, я позволила Гу Сяобэю схватить мои руки, после чего сказала ему: "Отпусти меня, прошу тебя, отпусти".
Услышав мои слова, Гу Сяобэй, испугавшись, тут же ослабил хватку, я смотрела на него и увидела, что у него тоже выступили слёзы. Он сказал: "Линь Лань, не надо так". Я молча стала поправила растрепавшиеся от удара волосы, после чего взяла эскизы и собралась уходить. Укладывая эскизы, я вдруг вспомнила любимые слова Вэньцзин: "Делай что хочешь, но не забывай, что я всё же человек". Я посмотрела на Гу Сяобэя и про себя сказала: "Я для тебя ещё человек?" Я повторяла про себя эту фразу, и почувствовала, как к горлу подкатывается комок. Я сразу заставила себя не думать об этом, потому что боялась заплакать. Я боялась заплакать не перед Гу Сяобэем — сколько раз я плакала на его плече, так что оно всё оказывалось в моих слёзах. Я боялась заплакать перед Яо Шаньшань — это был бы уже совсем позор. Я развернулась и пошла на выход, но перед этим я подавлено бросила Гу Сяобэю: "Гу Сяобэй, ты просто сопляк!"
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.