Змей и Радуга. Удивительное путешествие гарвардского ученого в тайные общества гаитянского вуду, зомби и магии - [32]

и другую отраву для стрел также принято добывать в лесной глуши. Гаити, конечно, не Амазонка, но несмотря на дурную славу, Марсель Пьер едва ли решился бы возиться со смертельно токсичными веществами в такой близи от храма и людских жилищ. Это было бы безрассудно. Другое дело, как бы нам всё-таки раздобыть настоящий рецепт порошка, если, конечно, он ему известен?

Как бы то ни было, а я обладал одним преимуществом. Мои коллеги-исследователи полагают, что формула препарата зомби является тайной, открытой только для посвящённых. Такого рода нарочитая таинственность с некоторых пор не внушала мне доверия. За годы, проведённые в Амазонии, мне случалось добывать сведения, тщательно хранимые местными племенами. Успех зависел не от уровня засекреченности, а от твоих отношений с компетентным информатором. В любом сообществе действуют свои кодексы и правила, которые с энтузиазмом нарушают отдельные граждане. Держать что-либо в тайне – просто правило, но международным источником информации остаётся сплетня.

Целью секретности является защита интересов организации от излишне любопытных чужаков. Когда устанавливаются доверительные отношения без угрозы вмешательства посторонних, надобность в секретности отпадает. Но налаживание таких связей отнимает уйму времени. Я провёл два сезона на севере Канады, выпытывая мифы у тамошнего индейца племени цимшиан. Я было уже смирился с мыслью о том, что эти предания утрачены навсегда, по крайней мере, так утверждал мой старик. Пластинка повторялась, пока я не подстрелил и не разделал лося, обеспечив старика мясом на всю зиму. Забота о престарелых гражданах считается в том краю благородным жестом. Учтиво заданный вопрос обеспечил мне доступ к полному циклу племенных мифов, которыми старец охотно поделился со мной в ту же ночь.

Взаимное доверие укрепляется постепенно, и ключевой момент надо уловить сходу и по наитию. Видный этноботаник Эндрю Вайль[79] рассказывал мне о своей жизни в воинственном племени яки. Ритуальные танцы этого народа – суровая проверка участников на выдержку. Такой танцевальный марафон может длиться целую неделю. Эндрю выпала честь стать одним из немногих бледнолицых участников этого действа. Его встретил свирепый и задиристый дикарь, явно настроенный недружелюбно. Оттеснив гостя в сторонку, он ударил себя в богатырскую грудь с воплем: Soy indio! («Я – краснокожий!»).

Indio – в испанском слово уничижительное. Назвав себя так, человек давал понять, что ему известно об отношении белых к его соплеменникам. Эндрю, которого угораздило родиться в лоне «народа-богоносца», не растерялся, и, повторив жест аборигена, тоже выкрикнул: «А я пархатый!»

«Я гад краснокожий!» – парировал яки.

«А я – жидюга пархатый!» – не спасовал Эндрю.

И так далее, пока оба не утомились, потому что закончились оскорбления. В конце концов, оба разразились хохотом, а этот воин яки стал проводником и консультантом учёного вплоть до окончания экспедиции. Правильно ответив на жестокий вызов туземца по «национальному признаку», мой старший коллега сумел найти с ним общий язык. Что предстояло сделать и мне, но с Марселем Пьером.

В баре было пусто, но войдя с Бовуаром в унфор, мы застали там трёх типов, сидевших спиной к покрытым охрам стенам святилища-баги. Лицо Марселя было по-прежнему почти целиком скрыто, и глядело на меня холодно, как маска. Я поздоровался. Он уступил мне место за столом.

– Ну как?

– Да никак, – сказал я ему.

Бовуар зажёг сигарету и вопросительно повторил мой ответ низким голосом.

– Десять дней прошло и никакого результата, – добавил я.

Марсель изобразил недоверие.

– Ты изготовил негодный яд. И на кой вы тут зависаете с этим шарлатаном? – промолвил я его коллегам.

Один из гостей рванулся ко мне, но Бовуар велел ему сидеть, где сидит. Марсель вспылил и разразился потоком брани. Обозвав меня дюжину раз лжецом, он скрылся в алтарной. Бовуар выставил свидетелей этой сцены за дверь. Марсель вернулся с мешочком, где лежала та же самая белая баночка из-под аспирина. Когда он оказался рядом, я выхватил у него пакет и сорвал с пузырька крышку, делая вид, что посыпаю порошком руку, скрытую под столом. На кожу не попало ни крупицы, но Марсель подумал иначе. Проверив содержимое, я закупорил пузырёк и демонстративно вытер руку об штанину.

– Опилки, – констатировал я с презрением.

Марсель отшатнулся, потеряв дар речи. Жирные мухи, подобно гигантским пылинкам, кружили в потоке света, падавшем ему на лицо.

– Этот человек – покойник, – внятно вымолвил он, переводя взгляд на Бовуара.

Я медленно вышел из-за стола:

– И когда же мне суждено умереть?

– Через день, неделю, месяц или год, но ты умрёшь, – пригрозил Марсель, ощутив превосходство. – Потому что прикоснулся к порошку.

Я вздохнул, и воздух показался раскалённым. Изо всех сил продолжал игру:

– Это не аргумент – все люди когда-нибудь умирают.

Марсель впервые рассмеялся, обнажив полный рот здоровых зубов.

– Храбрый у тебя белый товарищ, – обратился он к Бовуару. – Но и тупой вдобавок.

И лишь позднее я узнал, что яд в пузырьке был настоящий.

А между тем Марсель снова вскипел из-за денег. Одно дело – сомневаться в качестве его продукции, совсем другое – требовать назад уплаченные деньги. В помещение просочились несколько его помощниц. Он снова нырнул за алтарь и вынырнул с чёрной капсулой в руке, которую с благоговением поставил перед нами на стол. Черты его лица всё ещё искажала ярость, а по лысине текли струйки пота.