Змей-Горыныч - [8]
А зерно течет и течет с серебряным шумом по рукаву комбайна в кузов приемника, приятным холодком обдувают ритмически взмахивающие крылья хедера, и мотор мощного «Сталинца» гудит бодрым нутряным гулом…
Эх, как хорошо!
Василий Локтев невольно смежает глаза и видит загорелое, в тонких бабьих морщинках улыбающееся лицо жены Евдокии — своей всегда веселой Дуни, беловолосые от солнца, не знающие картузов головёнки своих сыновей-подростков — восьмилетнего Семки и двумя годами постарше — Сашки.
Они бегут за комбайном с пронзительным визгом, ныряют в соломе, как расшалившиеся щенята. А Дуня отгребает от комбайна солому, изредка смахивая ситцевым рукавом пот с лица.
Мысли о жене вызывали в Локтеве такую же щемящую тоску, как и покинутая, заброшенная земля с неубранной, растоптанной рожью.
Он видел ее в труде, в домашнем хозяйстве, одинокую, постаревшую. Она будила в нем то снисходительную мужскую жалость, то любовную нежность. Часто с изумлением думал он, как мог он ссориться со своей Дуней до войны.
В редкие минуты покоя он рисовал ее молодой и красивой. Ее большое горячее тело, давшее жизнь его сыновьям, заманчиво светилось из тьмы окопных ночей.
В такие минуты все, что видел он перед собой — ржаное поле, дорога, бескрылая мельница — соединялось в его мыслях в нечто бесконечно дорогое, огромное, что нужно было защищать до последнего вздоха…
Однажды так задумался Василий Локтей, что не заметил, как к нему подсел Жиганюк.
— Ты, брат, что — никак спишь? — строго спросил он.
Локтев вздрогнул, с удивленном посмотрел на товарища и ответил не сразу:
— Фу, как туман нашел… Гнездо свое вспомнил… Поглядел на ржицу и вспомнил…
— Гляди, ефрейтор, этак и фрицев провспоминаешь.
— Ты — что? — обиделся Локтев. — Кому говоришь?..
Они долго молчали, оба глядели на одинокую, бескрылую мельницу. Локтев вздохнул, заговорил тихим, обиженным голосом:
— Да, брат Жиганюк, гляжу я часто на эту мельницу, на ориентир № 1, и думаю: сколько зерна людям ориентир этот перемолол, скольких людей накормил. А вот стоит сейчас мельница, как сирота. И крылья ей снарядами обломали. И такая она, веришь ли, станет мне жалкая, аж за сердце схватит. И знаешь, кажется мне — никуда бы от этой мельницы не отошел. Цепями бы приковался к ней. Вот пустить бы ее, как думаешь? Крылушки ей приделать и пошла бы вертеться, поскрипывать… А пустим, ей-богу, пустим. Как только освободим эту территорию, так и приделаем этому ориентиру крылья.
Локтев снова задумался.
— А то стоит вот, — еще тише и печальнее закончил он. — И так во многих местах немец остановил жизнь.
Жиганюк молчал, низко опустив голову. И как бы поняв его мысли, Локтев сказал:
— Ну вот… А ты говоришь — я сплю. Нет, брат, не засну я теперь… Не засну.
Лицо его стало злым, ноздри тонкого носа вздрагивали.
— Твои-то где родичи? — сердито и почему-то насмешливо спросил он немного погодя. — Похвались.
— Знаешь ведь. Там — за Минском, — хмуро ответил Жиганюк и кивнул на запад.
— То-то… Где уж тут спать нам с тобой… Некогда…
Последние дни по всему фронту стояла вязкая, томительная тишина. На долгие часы немцы, словно тарантулы, заползали глубоко в землю, будто их совсем и не было. И только изредка степной пахучий воздух, особенно по вечерам, разрезал воющий металлический свист, и где-то позади вырастал пухлый, распластанный взрыв снаряда или мины да ночами непрерывно перекликались на вражьей стороне пулеметы.
Иногда густо начинала бить наша артиллерия. Четко и звонко ударяли полковые пушки, и через головы бронебойщиков с сухим потрескиванием и шуршанием летели в сторону врага снаряды. Потом снова водворялась долгая тишина.
— Это всегда так перед большим боем, — пояснял Локтев. — Уж я, брат, знаю… Год с лишним кочергу свою, бронебойку, таскаю. Вот так-то прижухнет все, как будто и войны никакой нет, а потом как ахнет… Ну, тут, брат, держись…
С каждым днем тишина на передовой становилась все тяжелее и загадочнее. Появились одиночные немецкие самолеты. Они надоедливо кружились в высоком небе, не сбрасывая бомб, таяли в теплой синеве, оставляя за собой волнообразный завывающий гул.
— Теперь скоро, — сказал однажды Локтев.
— Что — скоро? — спросил Жиганюк.
— В бой…
— Откуда ты знаешь?
— Знаю… Нюх у меня на этот счет острый. Но что бы ни случилось, я от этой ржи никуда не уйду, разве только вперед, — твердо проговорил Локтев и подмигнул, — понравилось мне это место, брат мой Жиганюк. Цветочки тут хорошо пахнут.
Весь вечер до заката солнца он тут же, в окопе, писал Дуне письмо, потом побрился, почистился, подшил погон на правом плече, лег за бронебойку и, взглянув вперед, увидел все ту же бескрылую мельницу и пустынную дорогу…
На рассвете Локтев сменил Жиганюка. Резко пахли смоченные обильной росой травы. Знойно били во ржи перепела. Восход розовел все ярче.
Пришел командир взвода и тихим голосом напомнил, как вести себя в случае артиллерийского обстрела, воздушного налета и танковой атаки немцев. «Начнется обстрел, — сейчас же в блиндаж. По сигналу наблюдателя немедленно к ружьям», — приказал он.
Когда командир взвода ушел, Локтев каким-то особенно строгим и тихим голосом спросил Жиганюка:
Роман является итогом многолетних раздумий писателя о судьбах молодого поколения, его жизненных исканиях, о проблемах семейного и трудового воспитания, о нравственности и гражданском долге.В центре романа — четверо друзей, молодых инженеров-строителей, стоящих на пороге самостоятельной жизни после окончания института. Автор показывает, что подлинная зрелость приходит не с получением диплома, а в непосредственном познании жизни, в практике трудовых будней.
Роман «Суровая путина» рассказывает о дореволюционном быте рыбаков Нижнего Дона, об их участии в революции.
Повесть Георгия Шолохова-Синявского «Казачья бурса» представляет собой вторую часть автобиографической трилогии.
В повести Г. Ф. Шолохов-Синявский описывает те дни, когда на Дону вспыхнули зарницы революции. Февраль 1917 г. Задавленные нуждой, бесправные батраки, обнищавшие казаки имеете с рабочим классом поднимаются на борьбу за правду, за новую светлую жизнь. Автор показывает нарастание революционного порыва среди рабочих, железнодорожников, всю сложность борьбы в хуторах и станицах, расслоение казачества, сословную рознь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
К ЧИТАТЕЛЯММенее следуя приятной традиции делиться воспоминаниями о детстве и юности, писал я этот очерк. Волновало желание рассказать не столько о себе, сколько о былом одного из глухих уголков приазовской степи, о ее навсегда канувших в прошлое суровом быте и нравах, о жестокости и дикости одной части ее обитателей и бесправии и забитости другой.Многое в этом очерке предстает преломленным через детское сознание, но главный герой воспоминаний все же не я, а отец, один из многих рабов былой степи. Это они, безвестные умельцы и мастера, умножали своими мозолистыми, умными руками ее щедрые дары и мало пользовались ими.Небесполезно будет современникам — хозяевам и строителям новой жизни — узнать, чем была более полувека назад наша степь, какие люди жили в ней и прошли по ее дорогам, какие мечты о счастье лелеяли…Буду доволен, если после прочтения невыдуманных степных былей еще величественнее предстанет настоящее — новые люди и дела их, свершаемые на тех полях, где когда-то зрели печаль и гнев угнетенных.Автор.
В сатирическом романе автор высмеивает невежество, семейственность, штурмовщину и карьеризм. В образе незадачливого руководителя комбината бытовых услуг, а затем промкомбината — незаменимого директора Ибрахана и его компании — обличается очковтирательство, показуха и другие отрицательные явления. По оценке большого советского сатирика Леонида Ленча, «роман этот привлекателен своим национальным колоритом, свежестью юмористических красок, великолепием комического сюжета».
В книгу известного советского писателя, лауреата премии Ленинского комсомола Александра Проханова вошли его романы «Время полдень» (1975) и «Место действия» (1978). Среди героев — металлурги и хлеборобы, мелиораторы и шахтеры, все они своими судьбами создают образный «коллективный портрет» современника.
Б. Попов известен не только как артист, выступающий последние годы перед зрителями с чтением произведений Гашека, Салтыкова-Щедрина, Шукшина, Маяковского, но и как автор книг «Подмостки» и «Чистая перемена». Новый роман Б. Попова «Без четвертой стены» — об артистах одного из столичных театров, которые в силу сложившихся особых обстоятельств едут в далекую Сибирь, в небольшой городок Крутогорск. В центре внимания автора — привлекательный и вечно таинственный мир актеров, их беды и радости, самоотверженный труд, одержимая любовь к театру. Б. Попов в своем романе активно утверждает тезис: театр есть не только отражение жизни, театр — сама жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Многие читатели знают Ивана Васильевича Вострышева как журналиста и литературоведа, автора брошюр и статей, пропагандирующих художественную литературу. Родился он в 1904 году в селе Большое Болдино, Горьковской области, в бедной крестьянской семье. В 1925 году вступил в члены КПСС. Более 15 лет работал в редакциях газет и журналов. В годы Великой Отечественной войны был на фронте. В 1949 г. окончил Академию общественных наук, затем работал научным сотрудником Института мировой литературы. Книга И. В. Вострышева «Зимой в Подлипках» посвящена колхозной жизни, судьбам людей современной деревни.