Змеиный камень - [12]

Жрецы были готовы. Витые свечи занялись бледным огнем, плакальщицы заголосили, и толпа потянулась вслед за черным паланкином в сторону шамашана.

5. Трусливый покойник

Скорбное место находилось на голом холме, куда от предместья вела узкая каменистая дорога. Вдоль дороги стояли невысокие каменные столбики с деревянными ящиками, в которые через узкие щели участники похоронных процессий опускали золотые, серебряные и медные монеты. Деньги шли жрецам; чем больше их было, тем пышнее и длительнее вершились заупокойные службы в Храме Митры. Чтобы подаяние не стало добычей воров, вдоль дороги разъезжал вооруженный отряд под командой свирепого сотника; впрочем, это не спа ало ящики от разграбления и, тем более, мелкого жульничества: многие, делая вид, что опускают деньги, норовили бросить в дарительницы оловянные пуговицы, щепки и мелкие камешки.

Впереди процессии шли плакальщицы в изрядно попорченных уже париках, с лицами, густо измазанными кармином. Шатаясь, как пьяные, они голосили на разные лады, посыпали головы дорожной пылью и весьма искусно делали вид, что рвут на себе одежды.

Далее шествовали жрецы, державшие свои свечи. Служители Митры хранили на лицах невозмутимую значительность; их тонки шеи гордо торчали из широких вырезов шафрановых хитонов.

За ними следовали представители властей в черном. Главный чиновник торжественно нес на вышитой подушке высокую желтую шапку, отороченную мехом ягуара – символ судейского чина.

Паланкин с телом покойного несли два десятка дюжих слуг, одетых по торжественному поводу в чистые белые куртки и холщевые штаны с завязками под коленями. Неутешные братья и другие домочадцы умершего шли позади паланкина.

По пятам за родственниками вышагивали сорок музыкантов в зеленых одеждах с медными рогами и большими барабанами. Временами они принимались извлекать из своих инструментов душераздирающие звуки, и тогда вороны, кружившие над головами толпы, отвечали дружным испуганным карканьем.

За музыкантами топал отряд стражников, присланных светлейшим Эдартом в качестве почетного караула. Стражники шагали не в ногу, не слишком скрывая скуку; длинные копья покачивались на их плечах, как тростниковые заросли в ветреную погоду, в круглых щитах поблескивали последние сполохи солнца.

А за отрядом пестрой лентой текла по дороге тысячная толпа. Персоны познатнее да побогаче – купцы, менялы, лавочники и старосты торговых рядов – шли первыми в окружении своих слуг и приживальщиков, дальше – прочий разношерстный люд, включая нищих и карманников, для которых подобные события были самыми желанными и прибыльными. Вдоль дороги шныряли голоногие мальчишки, внимательно выглядывая, не обронит ли кто монетку возле дарственных ящиков.

В Северном предместье остались в эту пору только женщины, старики да больные, и немало добра перекочевало из комнат и кладовок в мешки ушлых воров, благословлявших Нергала за то, что повелитель Серых Равнин призвал к себе наконец Козлиного судью.

Поднявшись на холм, траурная процессия миновала высокие ворота и оказалась в ограде шамашана.

На этом печальном месте стояло множество невысоких каменных платформ? Погрибальных алтарей, на коих творилось таинство переселение душ на Серые Равнины. Некоторые из них помещались под каменными же крышами на витых столбах, другие были открыты небу. На каждом возвышении темнели кучки золы. Их удлиненные формы и то, что среди серого праха кое-где белели рассыпающиеся кости, говорило о скорбном назначении грубо отесанных алтарей.

Народ запрудил ограду. Все застыли с молитвенно сложенными на груди руками. Умолкли плакальщицы и музыканты. Стражники окружили пустующую платформу, самую большую, украшенную цветами и жимолостью, и замерли, прижав копья к левому боку. Сотник обнажил кривую саблю и взял ее перед собой, сурово поглядывая по сторонам, словно собирался отрубить кому-то голову.

Слуги извлекли из паланкина носилки с телом и понесли на плечах к погребальному алтарю. Когда носилки опустились на возвышение, они разом закрыли лица ладонями и удалились в полном молчании.

Жрецы поставили четыре огромных свечи по углам алтаря и взялись за концы длинных шелковых полос, подложенных под тело судьи Раббаса. Они подняли тело, читая негромко заупокойную молитву, а братья извлекли носилки и отставили их в сторону. Теперь Козлиный судья опустился на то место, откуда ему суждено было отправиться прямиком на свидание с владыкой Серых Равнин.

Однако свидание по известным причинам отложили до первых утренних лучей. Старший жрец окунул кисточку из конских волос в чашу со освященной водой, принесенную из храма Митры, окропил мертвеца, потом возложил на лоб покойного деревянную фигурку, смоченную в той же воде, после чего все присутствующие хором пропели несколько напутственных слов (путешествие на Серые Равнины – дело серьезное и не безопасное), после чего толпа потянулась к выходу. Многие отправились домой в предвкушении завтрашнего зрелищ, которое повторялось на шамашане всякий раз, когда умирал кто-нибудь из именитых жителей предместья: жрецы резали петухов, гадали по каплям крови и внутренностям о будущем, а потом старший сын покойного поджигал собственной рукой погребальный костер.