Змеи и лестницы - [95]

Ничто не могло выбить ее из колеи.

Так произошло и сейчас: она разглядывала то, что осталось от Айди, с каменным лицом. Она спокойно выслушивала русского судмедэксперта и таким же спокойным голосом давала свои собственные комментарии. Комментарии выдавали в Мише хорошего профессионала, и это нравилось толстяку – она это видела. Они понимали друг друга с полуслова, хотя это и были русские слова. Лишь пару раз Миша попросила уточнить кое-какие термины, и их аналоги в русском и немецком немедленно были найдены.

В самом финале толстяк Отто расчувствовался:

– С вами приятно иметь дело, Миша. Вы знаете, что у нас в России это – мужское имя?

– Теперь знаю.

– И хватка у вас мужская. Желаю успеха.

– К черту.

Кажется, она не совсем к месту употребила это выражение, и Отто засмеялся двумя своими подбородками, скрытыми за клочковатой неухоженной бородой. Он смеялся, стоя в полуметре от человеческих останков, которые ровным счетом ничего не значили для него. Другое дело – Миша. Айди-Ящерица был ее первым и единственным другом. Первым и единственным мужчиной. И он был первым и единственным предателем. Но теперь история Ящерицы закончена, и руки, которые обнимали ее, превратились в бесформенное месиво. От губ, которые прикасались к ее губам, не осталось и следа. Они больше никого не смогут целовать, но и лгать тоже не будут.

Айди мертв.

И Миша тоже чувствует себя почти мертвой; что тут поделаешь, если они оказались не только случайными любовниками (о, это было бы спасением!), но и сиамскими близнецами, сросшимися затылками, а, может – позвоночниками. А, может, у них одно сердце на двоих, и одни легкие, и теперь, когда один умер, гибель второго – вопрос времени.

Миша чувствует себя почти мертвой и улыбается.

Она слабо помнила, как попрощалась с Отто и как ушла, не дожидаясь Бориса. Весь остальной день ушел на изучение собранных по делу материалов и на ожидание смерти, которая все не наступала и не наступала.

А потом случился Кот.

В чужой русской квартире с унылой немногословной мебелью, не очень чистыми окнами и странной картиной на стене. Возможно, ее оценил бы оберст Бекенбауэр, много лет собирающий коллекцию наивной живописи, но Мише осталась к ней совершенно равнодушной. Все ее внимание было сосредоточено на доске с графически изложенной историей крушения Айди-Ящерицы: полицейские во всем мире одинаковы и такие доски никакой не эксклюзив. Во франкфуртском кабинете Миши висит нечто похожее, разве что – без рисунков, выполненных в том же стиле, что и дурацкая картина на противоположной стене. Поначалу Миша разозлилась на эти неумелые рисунки: они переводили трагедию едва ли не в фарс и откровенно насмехались над смертью. Или это – сугубо русский подход? Достойный двухметрового варвара, что встречал ее в аэропорту с табличкой в руке – капитана Литовченко. Но от сдержанного и тактичного Бориса (именно ему принадлежала квартира) Миша такой забубенности не ожидала.

Попенять было некому – хозяин доски (в той же тактичной и элегантной манере, к которой Миша уже успела привыкнуть) вышел из комнаты, плотно притворив за собой дверь. И она осталась одна – прямо против доски, где центральное место занимало имя, знакомое с детства, –

Вернер Лоденбах.

Ощетинившееся стрелками, оно до какого-то момента никак не проявляло себя – это было так похоже на Айди: выжидать недели и дни, прежде, чем нанести удар. Но ни недель, ни дней у него в запасе не было, очень скоро стрелки вокруг имени зашевелились и нацелились прямо на полицейского комиссара Нойманн. Вот тогда-то Миша и поняла окончательно, что человек, найденный в озере, за тысячи километров от всех, знакомых ему, географических точек (Франкфурт, Гонконг и бог весть что еще) – и есть Ящерица. И, что бы не совершил Айди, каким бы негодяем и, возможно, преступником не оказался – они все равно остаются связанными.

Пленники змей и лестниц, сиамские близнецы-неразлучники, Айди больше нет, а теперь наступил и ее черед. Чтобы не упасть, Миша опустилась на стул; она больше не чувствовала ни рук, ни ног – оледенение, которое предрекал верный Томас, наступило. А скоро наступит и темнота. А потом приглашенный тактичным Борисом судмедэксперт Отто констатирует смерть заезжей немки от сердечного приступа.

Или от чего-то еще, неважно.

Их с Айди тела отправят на родину в одном самолете, и это будет их первый и единственный совместный полет. По-другому и быть не может; все, что связано с Ящерицей было первым и единственным.

И вот тогда, когда Миша спокойно и бестрепетно прощалась с жизнью, и появился Кот.

Странно, что она не заметила его раньше. Наверное, Кот сидел где-то поодаль, наблюдая за мучениями Миши и ничем не выдавая себя. До поры, до времени проявляя тактичность, так свойственную его хозяину. Но когда холод проник в Мишино сердце окончательно, – Кот появился прямо перед ней, как будто вырос из-под земли. Он не походил ни на одну из кошек, которых когда-либо видела Миша: слишком длиннолапый, с длинным туловищем, с огромными, как у летучей мыши, широко поставленными ушами. Шерсти на Коте было немного, а та, что была – издали напоминала войлок. Довершал образ такой же длинный войлочный хвост. Но самым выдающимся в Коте оказались глаза. Ярко-голубые и чуть раскосые, они придавали животному дурашливый и такой умилительный вид, что Кота тотчас же захотелось подхватить на руки и потискать. Желание было таким острым, что Миша пожалела о нынешнем своем состоянии, не позволяющем даже шевельнуться. Преодолевая разлитую по всему телу боль, она спросила непослушными губами: