Злые люди и как они расплачиваются за свое зло - [45]

«Так не бывает, чтобы колодец иссяк всего через месяц, – сказала тетя. – Не придумывай».

«Иди и сама погляди! – возразила Гусыня. – Нету воды, нету!»

Я слушала эту речь и удивлялась: кому эта дама говорит о своей беде с водой? Моей тете? Смех, и только. Да упади на землю луна – тете было бы все равно, если бы только с луны не посыпались бы золотые монеты.

Как всегда, я сидела в стороне на лавке, а тетя и Гусыня пили и закусывали за столом. Как и все другие знакомые тети, хозяйка дома не оказала мне не то что гостеприимства, а вообще никакого внимания, будто меня и не было. Она даже не спросила, что у меня с лицом.

Подобную степень равнодушия я с тех пор не встречала. Откуда берутся люди, охваченные таким безразличием?

Тетя, однако, знала свое дело.

Выпив наливки и закусив блинами, она напомнила: «А должок-то все-таки отдай. Да! А не отдашь, я поеду, сама знаешь, к кому и напомню, что ты должна ей полсотни рублей. Думаешь, она не обрадуется? Еще как! Примчится прямо сюда, за этот стол. Да еще за ножик схватится. Что тогда делать будешь?»

Гусыня помрачнела, но размышляла недолго и сказала: «За деньгами ехать нужно, Светуля. Денег в доме нету, даже мелочи. Если поеду сейчас, вернусь завтра вечером. Если подождешь здесь, получишь деньги, а если уедешь, я за тобой по свету мотаться не стану. Поняла?»

И мы с тетей остались в доме Гусыни, а она собралась и уехала.

С наступлением ночи дождь прекратился. Затем вдруг ударил мороз.

Все покрылось ледяной коркой – и дом, и крыльцо, и деревья, и забор, и земля, и даже мусор на земле, и это было забавно и удивительно. И очень красиво! Будто все вокруг стало стеклянное.

Утром я вышла на крыльцо и залюбовалась этим занятным явлением. Тетю это, конечно, ничуть не тронуло. Она проворчала: «Чего зря на месте торчишь? Иди, погляди, что там с колодцем».

Колодец тоже покрылся ледяной коркой и сделался будто стеклянный. Я весело водила по нему рукой, а потом заглянула внутрь: глубоко, гулко и пусто. «Эй! – крикнула я, чтобы вызвать эхо. – Кто там!» Воды действительно не было. И ведра не было. Только цепь свисала, и то короткая, и тоже «стеклянная».

«Ну что там такое? – заорала с крыльца тетя. – Ты что, околела?»

Возвратившись, я сказала, что хозяйка не соврала: воды нет.

Насчет воды мы могли пока что не беспокоиться, поскольку Гусыня сама об этом побеспокоилась – наполнила водой два ведра и корыто.

Мы стали ее ждать, вечер пришел быстро, но мы так и остались вдвоем. Гусыня не вернулась. Прошла ночь, и ничего не изменилось. И вот уже наступил полдень, а хозяйки все нет.

Тетя догадалась, в чем дело: Гусыня ее обманула – уехала и затаилась в каком-то месте, выжидая, когда мы сами уберемся из ее дома. Тетя сказала, что прием этот известный, но только у Гусыни ничего не выйдет, потому что место, куда она отправилась, чтобы спрятаться, знакомое. Это небольшой городок неподалеку. Там проживает родственница Гусыни, и как раз у этой родственницы должница и выжидает.

«Глупая эта Гусыня, – объявила тетя. – Думает, что я посижу здесь, подожду ее, да так ни с чем и уеду. Ну уж нет! Я свалюсь ей прямо на голову! И если она мне четвертную не выложит, вцеплюсь в рожу! А ты останешься здесь и будешь ждать. Если Гусыня вернется в мое отсутствие, скажешь ей, что я пришла в ярость от ее выходки и готовлю страшную месть. Пусть дрожит, пусть трепещет, гадина. Думаю, что к вечеру все решится… Поняла? Я тебя запру, чтобы выглядело так, будто мы не дождались и уехали. Я знаю, где у Гусыни запасной ключ лежит».

Тетя засобиралась в дорогу.

Если бы она не рассказала мне о своем замысле так подробно, я бы удивилась ее намерениям. Это было на нее не похоже – оставить меня одну да еще в чужом доме. Она мне никогда не доверяла. И привычки ее никогда не менялись, разве что в отношении самых незначительных фактов. И вдруг этакое.

Конечно, перед уходом она не забыла рассказать мне о том, что будет со мной, если я сбегу. Вернее, напомнила: тюрьма, юные бандитки, мучения, страх и ужас.

Без злобы и пугающих речей тетя, как видно, не представляла себе наши отношения.

Был ли в ее жизни хоть один поступок, которым она могла гордиться? Какой-нибудь хороший поступок?

Мне в это невозможно поверить. Думаю, что хорошие дела нагоняли на тетю тоску и скуку, как не приносящие прямой и быстрой материальной выгоды. Скорее всего, тетя рассматривала доброе дело как бессмысленную потерю.

Доброта у нее могла быть только напускной и фальшивой. В этом она достигла невероятной глубины. Из-за безумной страсти к наживе она научилась владеть своим лицом, как актриса. Ведь это очень трудно – часами удерживать добродетельную гримасу, когда в голове текут злые, отвратительные мысли. Для этого требуется немалое самообладание.

Но когда мы оставались вдвоем, это самообладание тут же растворялось. Фальшивых гримас не было и в помине. Как я уже говорила, тетя скрежетала зубами, шипела и даже плевалась.

Вот и в тот день, когда она оставила меня одну в доме Гусыни, ее лицо перекосилось от злобы.

«Сиди здесь и не пискни! – велела она мне. – Если кто-то придет и будет стучать, не отвечай. Сиди молча. Только если Гусыня пожалует, тогда и скажешь, что велено».