Злой город - [3]

Усеян густо мёртвыми телами.

И жители поведали ему,

Что бился здесь с татарами недавно

Великий князь Владимирский Георгий

С дружиною отважною своей

И что из русских ни один не спасся.

И отыскал епископ тело князя —

Недвижные глаза глядели в небо

И в них стояла талая вода.

И залился слезами добрый старец,

И вспомнился ему осенний пир,

Пророчество гонца о смертной чаше

И княжеские гордые слова…

Над Рязанью холод с вьюгой

На зиму венчается.

Фёдор Юрьевич[8] с супругой

У крыльца прощается.

Может, скоро бездыханным

На снегу ему лежать —

Едет князь на встречу с ханом,

А воротится ль — как знать?

Ни пред кем могучей выи

Князь не гнул до сей поры,

А теперь везёт Батыю

Унижённые дары.

Юрий Ингоревич[9] сыну

Поручил дары отвезть

И просил, чтоб чин по чину

Оказал он хану честь.

Нелегка такая ноша

Для того, кто сердцем горд.

То ли дело меч хороший,

Булава или топор!

Но Рязани мало проку,

Что князья её горды.

Ей, сражаясь одиноко,

Не отбиться от орды.

А подмоги нет Рязани —

Кто беду понять горазд?

У соседа упованье:

Обойдёт меня, бог даст!

На конях кругом бояре

Из любимцев княжеских.

С ним не раз они стояли

Против ратей вражеских.

Молодые, пожилые

Воины суровые,

С князем все невзгоды злые

Разделить готовые.

Среди них седой, как снег,

Одноглазый воин,

И, как видно, больше всех

Он обеспокоен.

Голова его от дум,

Словно колос, клонится.

Это княжеский пестун[10]

Именем Апоница.

Всюду кони, всюду сани,

Злато-сёребро и ткани

Из заветного ларя —

Это всё дары Рязани

Для татарского царя.

* * *

А княгиня Евпраксия[11]

Ничего не говорит.

У неё глаза сухие.

У неё спокойный вид.

На морозе рдеть должна бы,

А она, как плат, бледна.

Ровно каменная баба[12],

Нынче сделалась она.

Что ж, слезами не поможешь

Никому и ничему,

Лишь напрасно растревожишь

Душу князю своему.

Всё как будто перед казнью —

Некогда опомниться:

Вот сейчас подъедет к князю

Преданный Апоница,

Вскочит князь в седло — и сразу

Поезд княжий тронется.

* * *

Знобко матушке-княгине,

Хоть натоплено в дому.

Сердце в страхе, словно в тине,

И не выбраться ему.

Всё она перед иконой,

Целый день не пьёт, не ест.

То земные бьёт поклоны,

То целует медный крест.

То на башню теремную

С князем маленьким взойдёт.

Смотрит, смотрит в даль пустую,

Пока солнце не зайдёт.

Ночь настанет — не приляжет,

Боязливо ждёт зарю. —

Ох, не ездил бы ты, княже,

К нечестивому царю!

Если ты в орде у хана

Сложишь голову свою,

От тебя я не отстану —

Я сама себя убью!

Наклоняется над зыбкой —

В зыбке, в белой пелене,

Сын отцовскою улыбкой

Улыбается во сне.

Вспоминает Евпраксия,

Как, совсем ещё юна,

Покидая Византию,

Горько плакала она.

Не хотелось ей, царевне,

Из Царьграда да в Рязань.

Ей казалось: там деревня,

А живёт там пьянь да рвань.

Только после оказалось:

Грусть была напрасною.

И Рязань ей показалась

Сказкою прекрасною.

Как до града доскакали,

Охала да ахала.

Всюду храмы засверкали,

Как головки сахара.

А Рязань-то вся резная,

Леденцово-пряничная,

Золотая, расписная,

Солнечная, праздничная.

Людно, весело в Рязани,

И народ собой хорош —

С васильковыми глазами,

С волосами, точно рожь.

А у князя молодого

Красота, и ум, и стать!

А уж храброго такого

В целом свете не сыскать!

* * *

Раз под утро Евпраксия

Всё ж забылась тяжким сном.

Ей приснился стан Батыя

И он сам в шатре своём.

В колпаке, вооружённый,

На престоле золотом,

Справа слуги, слева жёны,

Гридни топчутся кругом.

Перед ним стоят рязанцы,

Ближе всех к Батыю — князь.

Хан беседует с посланцем,

На престоле развалясь.

Показался он княгине

Не пригожей сатаны.

Ликом жёлт, подобно глине,

Надо лбом рога видны.

Глазки злобные, косые.

Пасть пылает, точно печь.

И о ней, о Евпраксии,

Он заводит с князем речь:

— У тебя, я слышал, княже,

Роду царского жена?

Может, ты её покажешь —

Какова собой она?

Говорят, что Евпраксия

Знаменита красотой,

Что искать жену красивей

И стройнее — труд пустой.

Если правду люди бают,

Привези её скорей!

Ждёт княгиню честь большая

Будет здесь женой моей! —

Вздрогнул князь. Рукой тяжёлой

Шарит — ищет рукоять.

Князь забыл — мечи монголам

У шатра пришлось отдать!

Князь угрюмо усмехнулся:

А Батый куда как смел!

Усмехнулся и встряхнулся

И на хана поглядел.

И с усмешкой, но спокойно

Продолжает разговор:

— Это русских недостойно —

Жён водить к вам на позор!

Завизжал Батый поганый,

Точно раненая рысь,

Будто когти, пальцы хана

В подлокотники впились.

— Изрубить его, строптивца!

И всех прочих вместе с ним!

И швырнуть зверям и птицам —

Пусть их жрут на страх другим!

А кривому да седому

Дайте борзого коня!

Ты, кривой, скачи до дому:

Будь посланцем от меня!

Объяви в своей Рязани,

Чтобы каждый слышал сам:

Воронью на растерзанье

Всех строптивых я отдам!

* * *

Закричала Евпраксия

И очнулася от сна.

Меркнут свечи восковые,

Свет струится из окна.

Сын заплакал в колыбели,

Страшным криком пробуждён.

Боже правый, неужели

Ей приснился вещий сон?..

* * *

Потеплей одела сына

И на башню поднялась.

Даль безмолвна и пустынна.

Нет, не едет милый князь!

Лишь какой-то верховой

С бородой седой и длинной,

С непокрытой головой,

Заснежённою равниной,

Белой, точно простыня,

Гонит борзого коня.

Он спешит, как будто следом

Сам нечистый гонится.

Верховой княгине ведом:

То старик Апоница.

И княгиня Евпраксия,

Как былинка, сотряслась,

Поняла, что от Батыя

Не вернётся больше князь.

Значит, сбылся сон вчерашний,