Злое небо - [53]

— Позовите дока, — распорядился генерал. Он прошел до двери, отдавая распоряжение, затем вернулся назад. Его ботинки замерли перед моим лицом. Я прикрыла глаза, стараясь за выпавшие мне мгновения покоя прийти в себя. Каменный пол холодил лоб и щеку, охлаждал заплывший глаз. Я несколько раз выпадала из сознания, поэтому не сразу заметила, что наша компания увеличилась еще на одного человека. Лысый низенький толстячок присел передо мной, нащупывая пульс, проверяя зрачки. Вколол мне какую-то гадость и вышел, со словами:

— Продержится еще с полчаса. Поторопитесь.

Меня подняли и снова водрузили на стул. Я сидела, свесив голову на грудь. Растрепанные волосы закрывали заплаканное избитое лицо.

— Что тебе сказал Марк Гибсон? Где то, что он тебе передал?

Значит, за мной следили, — промелькнула мысль. И тут же исчезла в приступе новой обжигающей боли. Когда ускользающим сознанием я заметила занесенную надо мной руку генерала, с ехидством подумала, что док ошибся. Времени у них не осталось совсем.

* * *

Я вскрикнула и проснулась, резко поднявшись с койки. Тотошка нервно заскулил во сне, и прижался к моему боку, успокаивая своим мягким теплым тельцем. Я поднесла руку к лицу, обнаруживая на нем влагу. Мокрой оказалась и подушка.

— Кошмары? Ты стала их видеть слишком часто, — я вздрогнула, когда поняла что не одна. И испугалась, осознав, кто же мой незваный ночной гость.

— Как вы сюда попали? — возмутилась я, и тут же поняла всю абсурдность вопроса.

— Не бойся меня! Ты громко кричала во сне. Я не мог не зайти, — он с неожиданной робостью застыл у двери, всматриваясь в мое лицо.

— Простите если потревожила, — потупилась я.

— Что у тебя на душе, девочка моя? — было видно, что он хочет подойти ближе, но сдерживает себя, чтобы… не напугать еще больше? Подобной чуткости от генерала я не ожидала, — что заставляет тебя каждую ночь плакать во сне? Почему не можешь довериться никому?

– Я… я сама виновата во всем, Дамир. Не стоит вам тратить время на такую как я, — я отвернулась лицом к стене, не желая видеть его лица, когда я произнесу эти слова, — преступницу. Я преступница и убийца.

— Преступившим закон движут разные мотивы, — он, наконец, приблизился ко мне. Я остро ощущала его присутствие. Слишком остро в этой напряженной тишине.

— Мною двигало отчаяние, ярость и жажда возмездия. Я ничем не лучше остальных, — произнесла я в глухую стену, ожидая от гостя лишь презрения. Того, что и сама испытывала к себе.

— Дай себе шанс на новую жизнь, — я ощутила его пальцы на своем плече, — дай шанс мне, нам.

Я не смогла помешать ему лечь рядом, у меня на то не было ни сил, ни желания. Было страшно снова остаться одной, прокручивая в голове свое прошлое.

— Спи, — шепнул генерал мне на ухо, согревая прохладную кожу своим дыханием. Его руки обхватили меня в уютный теплый кокон, — а я буду рядом. И не пущу кошмары в твои сны.

18

Четыре месяца назад

Они обо мне забыли! Целая неделя покоя и тишины, когда раны постепенно затягиваются, а новые только грозят появиться. Скоро. Я знаю, что скоро мой покой закончится, и онивернутся. На этот раз онисделают все, чтобы узнать правду. И мне не поможет ни обморок, ни угроза смерти. Пока что они оставляют меня в живых. Надеются выйти на компрометирующие их документы. Но сколько еще смогу продержаться я сама?

Мне пришлось опереться на стенку, чтобы встать. Болели ребра, кожа на руках, груди и ногах была покрыта иссиня-черными и фиолетовыми синяками. Кое-где начала проступать желтизна. В общем, генерал Росс не пожалел на меня ни сил, ни времени. Одно хорошо — визиты охраны сводились к минимуму — три раза в день мне приносили еду. Хлеб, серого цвета и жидкую бурду. Иногда бурда оказывалась густой и тягучей и тогда я могла предположить, что вместо супа сегодня в меню каша.

Когда в тюрьме был отбой, я тихонечко подходила к рукомойнику и открывала кран, выпуская тонкую струйку воды. Тогда, сев на койку и закрыв глаза можно было напрячь фантазию и представить, что я дома. На Земле. Идет дождь, и по моему телу бегут мурашки прохлады и удовольствия. И я засыпала со счастливой улыбкой на лице, потому что знала — проснувшись утром, я снова увижу свою семью, снова буду глупо спорить с Даринкой, а папа снисходительно потреплет меня за щечку и предложит всем вместе пойти на пляж, или в парк.

Но любые фантазии разбивались о холодную и жесткую реальность. Иногда мне казалось — знай они, что я совершила, семья бы этого никогда не приняла. И мне становилось больно от мысли, что я оказалась не тем человеком, которого они любили.

Я побрела к двери, в самом низу которой, на полу перед узким отверстием стояла миска с бурдой. Фу! Сегодня каша. Первые два дня я ничего не ела. Не столько из-за гордости, сколько от бессилия и невозможности преодолеть короткое расстояние от койки до двери. На третий день ко мне вошли охранники, уложили на пол и, удерживая руки и ноги, залили мне в рот то, что еще осталось от еды. Равнодушно наблюдая за тем, как я давлюсь и отплевываюсь, один из них, особенно мерзкий, белобрысый тип с угреватой сыпью на лице, пригрозил, что они станут делать это каждый день, если я буду отказываться от еды. Вот таким нехитрым способом меня приучили съедать все, вплоть до последней крошки. Почему-то мысль их обмануть и выливать все в унитаз даже не приходила мне в голову… Хотя нет, приходила, но я побоялась что за мной наблюдают и это может быть чревато.